«Браки совершаются на небесах», – утверждают оптимисты. Ой ли… Как такое может быть, если на небесах живёт
немалое число самых разных богов, и жених с невестой веруют в разных? Какой из небожителей должен благословить такое супружество?
Наиболее прочными считаются браки мононациональные, монорелигиозные и монокультурные. Но мы живём в слишком пёстром и слишком меняющемся мире, чтобы все могли соблюсти эти три условия при выборе брачного партнёра. Очень часто приходится жертвовать идентичностью либо в национальности, либо в религиозной принадлежности, либо в стандартах культуры. А то и двумя-тремя принципами сразу. Именно про такие случаи единения с человеком, совершенно чуждым во всём, русские и придумали поговорку «Любовь зла – полюбишь и козла».
Межэтнические браки (их называют также межнациональными, смешанными, национально-смешанными), как уже ясно из названия, – это заключение семейных союзов между представителями разных этносов/национальностей. Их ни в коем случае нельзя путать с межкультурными браками, которые подразумевают создание семьи из носителей разных культур, и межконфессиональными браками, в которых объединяются приверженцы разных религиозных учений. Яркий пример – брак между представителями хантыйского и мансийского этносов. Его можно назвать межэтническим, но трудно назвать межкультурным и межконфессиональным, поскольку даже специалисты-этнографы не берутся сегодня разграничивать культуры и верования этих народов в силу их исторически сложившейся близости.
По большому счёту, трудно назвать межкультурными и другие современные браки между представителями коренных малочисленных народов Севера и выходцами из семей северных старожилов иных национальностей, проживающих в городских условиях во втором-третьем поколениях – настолько все в равной степени вписаны в современную культуру постиндустриального общества. Хотя два века, век и даже полвека назад, когда традиционная составляющая в жизни обских угров ещё присутствовала в значительной мере, такие браки, конечно же, были межкультурными. А вот межнациональными они были тогда и остаются сейчас.
В отличие от США, ЮАР и многих других стран с древних времён и доныне, в царской России, СССР и современной России межэтнические браки всегда были популярны и легитимны. Запрет иногда существовал, но по другим основаниям, не по этническим. Во‑первых, по признаку гражданства. Например, с 15 февраля 1947 года по 26 ноября 1953 года были запрещены браки граждан СССР с иностранцами. Во‑вторых, по конфессиональному признаку. До 1917 года не разрешались супружеские отношения между российскими православными и даже христианами других ветвей (католицизм, лютеранство, кальвинизм), не говоря уж о мусульманах, буддистах или язычниках. На исповеди прихожанин должен был обязательно исповедаться, вступал ли он в половые отношения с носителями неправославного вероучения – это считалось грехом. Конфессиональный запрет внёс коррективы и в брачные отношения хантов и манси, об этом будет сказано немного позже.
Если бы кто-то в XVII или XVIII веках составил демографическую карту северотаёжных территорий Западной Сибири, то она очень удивила бы наших современников, привыкших видеть сегодня совсем другое население и другое расселение. Тогда немногочисленные русскоязычные пришельцы были точечно распределены по острожкам, а всё остальное обширное пространство было занято обскими уграми: хантами – на востоке, севере и юге; манси – на западе и севере.
В XIX веке территориальная экспансия пришельцев, конечно, расширилась, но их поселения тяготели преимущественно к долине Оби и руслам крупных обских притоков. В 1803 году в том же Сургутском уезде за пределами Сургута обреталась только 31 «душа мужского пола» крестьянского сословия, это десяток-полтора семей. Все болотистые междуречья, мелкие водотоки и лесотундра, утыканные сейчас тысячами нефтяных качалок и изрезанные коридорами коммуникаций, по-прежнему оставались почти нетронутой «югорской землицей». И даже в 1868 году в Сургутском округе из 130 населённых пунктов (без Сургута) «инородцам» принадлежал 121.
В такой ситуации, когда пришлое население было ещё немногочисленным и нераспылённым, территория обских угров (если не принимать во внимание весьма немногочисленных лесных ненцев) была этнически монолитной. Это позже, в XXI веке, в ХМАО – Югре будут проживать жители 117 национальностей, смешанные браки станут естественной реакцией на такой этнокалейдоскоп, а каждый третий ребёнок, по утверждению журналистов, будет рождаться в таком браке. А когда выбора нет… Многочисленные документы, особенно ревизские сказки (списки переписей) по хантам и манси в XVIII–XIX веках, демонстрируют безусловное доминирование моноэтнических браков. Например, 4‑я перепись в 1782– 1783 годах показала, что все хантыйские семьи Казымской волости были этнически монолитны. Во внутренних районах огромного Сургутского уезда у мужчин-хантов супруги тоже были сплошь хантыйками, иных просто негде было взять.
Но если по каким-либо причинам создать семью на платформе общей этнической идентичности не удавалось, то первыми в перечне возможных претендентов на смешанный брак обско-угорские этносы признавали друг друга. К примеру, данные 1782–1783 годов указывают, что 17,5 процента женихов‑хантов Куноватской волости брали себе невест-мансиек из Ляпинской и Сосьвинской волостей. Этногенетическое и языковое родство; безусловная близость религиозных воззрений, моральных ценностей и духовной культуры; почти идентичные материальная и бытовая культуры – всё это позволяло супругам хантам и манси быстрее адаптироваться друг к другу и избежать приговора: «Любовная лодка разбилась о быт».
Но этническую монолитность и моноэтнические браки, как следствие этой монолитности, обские угры могли демонстрировать только в глубине «югорской землицы». По её периметру и население, и, соответственно, браки были смешанными.
Принимая этнокультурный признак в качестве основополагающего, для обских угров можно предложить такую типологию межэтнических браков:
- Браки с партнёрами, которые имеют разную этническую принадлежность, но близкие этнокультурные признаки (религию, традиции, обычаи, систему норм и ценностей, быт).
- Браки с партнёрами, которые имеют разную этническую принадлежность и разные этнокультурные признаки (религию, традиции, обычаи, систему норм и ценностей, быт).
Браки с партнёрами, которые имеют разную этническую принадлежность, но близкие этнокультурные признаки
На севере обские угры соседствовали с ненцами, на востоке и юго-востоке – с селькупами, на юге – с татарами, на западе и северо-западе – с коми-зырянами. Эти дорусские этносы Северного Урала и севера Западной Сибири, за исключением татар, различаясь языками и этническими корнями, были достаточно близки по культуре и религиозным воззрениям. Настолько близки, что зачастую соседние, разные по своему этническому происхождению группы образовывали один хозяйственно-культурный тип. «Хозяйственно-культурный тип – это комплекс особенностей хозяйства и культуры, который складывается исторически у различных народов, находящихся на близких уровнях социально-экономического развития и обитающих в сходных естественно-географических условиях». В таких случаях северные ханты-оленеводы обнаруживали гораздо больше культурного сходства со своими соседями ненцами-оленеводами, чем с восточными хантами-рыболовами, которые, в свою очередь, были больше похожи на промышлявших с ними рядом селькупов с вёслами, чем на своих далёких северных собратьев с хореями.
Нередко культурная близость оказывается сильнее зова крови и этнической ориентации. Иной разрез глаз и другой оттенок кожи на первых порах, конечно, всегда непривычны и могут даже раздражать, но к этой разнице люди привыкают достаточно быстро. А вот примириться с иными культурными ценностями, которые неминуемо вторгаются в жизнь вместе с супругом из другого культурного мира, намного труднее. Начиная с самого первого общесемейного занятия супругов – приёма пищи за свадебным столом. Девушка, выросшая на оленьем мясе и свежей оленьей крови, вряд ли будет испытывать восторг от меню новой для неё семьи рыболовов, где 365 дней в году – «рыбный день». И – наоборот.
Пример долгого, активного и прочного брачного партнёрства – иноэтничного по происхождению и монокультурного по хозяйственным признакам – демонстрируют угорские и самодийские народы. На северной окраине «югорской землицы» это оленеводы (северные ханты и ненцы), на юго-восточной – рыболовы (восточные ханты и южные селькупы). В реальности пограничье между территориями расселения двух больших коренных сибирских народов – это не тонкая линия на этнодемографических картах в учебниках и научных публикациях по сибиреведению, а широкая полоса смешанного ненецко-хантыйского и селькупо-хантыйского населения, которое в современной этнографической литературе называется «смешанной остяко-самоедской общностью». А где смешанное население, там и смешанные браки.
О северной «остяко-самоедской общности». Ещё в «Описании Тобольского наместничества», составленном в 1789–1790 годах по ответам на вопросы анкеты 1784 года, констатируется, что жён брали «остяки у самоядцев, а самоядцы у остяков». Информация, как предки северных хантов с реки Куноват ходили «свататься и воевать и к ненцам, и к коми», успела даже войти в их сказки.
Ссылаясь на документы 4‑й ревизии, этнограф Е.В. Перевалова пишет, что в1782–1783годах в Обдорской волости у ненцев было 59 жён-хантыек, а у хантов 145 жён-ненок! Каждый третий проживавший в этой волости хант (29 процентов) предпочёл взять себе в спутницы жизни не соплеменницу, а женщину чужого рода-племени. Причины могли быть разными. Одни при выборе жены просто оказались «пофигистами», полностью лишёнными устремлений к сохранению этнической идентичности, – преследуемые при Сталине «космополиты» были, есть и будут всегда. Для вторых принцип религиозной цельности семьи оказался выше принципа моноэтничности, а единоверка дороже единокровки (о чём будет сказано немного ниже). Третьи, быть может, разделяли высказанный век с лишком назад тезис В.В. Бартенева о более страстном сексуальном темпераменте «остячек» по сравнению с «самоедками» и, не желая искушать свою мужскую судьбу, предпочитали делить брачное ложе с более спокойными ненками.
Активные, долговременные и многочисленные брачные связи ненцев и северных хантов привели даже к формированию нескольких групп смешанного населения с неоднозначной этнической идентификацией. Вот мнение той же Е.В. Переваловой: «В этнографической литературе, посвящённой ненцам, семь родов хаби принято считать «ненецкими родами хантыйского происхождения. С точки зрения ненцев, это действительно так. Род Неркыгы, имевший подразделения Пя-Неркыгы (Лесные Неркыгы) и Яв‑Неркыгы (Морские Неркыгы), был расселён группами в отдалённых приморских тундрах Ямала и близлежащих к лесной полосе районах Приобья. Ещё большей территориальной разобщённостью характеризуется род Салиндер… Соответственно, степень “оненечивания” различных подразделений этих родов была неодинакова. Если в северных тундрах Ямала и Гыдана представители рода Салиндер считаются ненцами, то их дальние родственники, оставшиеся в лесотундре и север‑ ной тайге, продолжают называть себя хантами. Однако и в том, и в другом случаях они выделяются в среде окружающего населения: …если с позиции ненцев их можно считать “ненцами хантыйского происхождения”, то с точки зрения хантов они выглядят “оненечившимися хантами”».
Однако с приходом русской культуры, и особенно православия, этот устоявшийся обширный процесс иноэтнических браков внутри единого хозяйственно-культурного типа был резко нарушен появлением нового критерия – религиозного. В языческое единство ненцев и обских угров был вбит клин православия. Часть язычников, особенно хантов, проживавших союзно с русскими, повесила на грудь крест и пошла в церковь. А христианское вероучение не приветствует смешанные браки: «Исследуя Слово Божие, можно однозначно утверждать, что Бог расценивает смешанные браки как грех и нарушение Его благой и совершенной воли, влекущие за собой многочисленные трудности и духовные падения», – утверждают современные православные богословы. Церковь всегда жёстко и непримиримо преследовала брачные связи с язычниками.
К XVIII веку при всей своей веротерпимости часть аборигенного сибирского населения усвоила православные догматы достаточно ортодоксально. Настолько, что прервала устойчивые прежде брачные связи с язычниками – как этнически родственными, так и этническими чуждыми, но прежде включаемыми в список потенциальных брачных партнёров. Конфессиональный признак даже возобладал над этническим: ненцы и ханты стали ставить его во главу угла при выборе брачного партнёра. И хант без креста на груди предпочитал скорее отдать свою дочь за «косатого» ненца-шаманиста, чем за «стриженого» ханта-отщепенца. Соответственно, крещёный хант ехал сватать воцерковлённую мансийскую или ненецкую девушку, игнорируя оставшуюся в язычестве хантыйку.
В этой связи любопытную картину дают результаты 4‑й ревизии (1782–1783). В Обдорской волости этнодемографическая ситуация была такова: 36 процентов хантов – крещёные, 64 процента – некрещёные. Только восемь процентов браков здесь объединяли в одну семью представителей язычества и православия. Остальные 92 процента браков были заключены исключительно между единоверцами.
Но это средние показатели по всей волости. При отдельном рассмотрении у православных и идолопоклонников очевиден совершенно разный подход к выбору жены через призму религиозной принадлежности. Первые жили обособленно – в Пелважском, Собском, Шурышкарском, Войкарском, Аспукольском городках. Здесь не было ни одного многожёнца и ни одной жены-ненки. Если кто-то и осмеливался объединиться в супружестве с поклонницей Торума, то только с хантыйкой или мансийкой. За православными жёнами приходилось ездить даже в другие волости – Куноватскую и Ляпинскую, где проживало много крещёных ясашных (плательщиков ясака. – Ред.). Лидером здесь являлся «столичный» Обдорский городок (ныне Салехард), где ни один православный остяк не пожелал жить с некрещёной.
Иной брачный расклад существовал в хантыйских семьях, оставшихся верными религии предков, – здесь сохранялось многожёнство и не чурались ненецких жён, которые в большинстве своём тоже были язычницами. Эти явления даже сливались, в результате чего в большинстве полигамных семей у мужа-ханта хотя бы одна из жён обязательно была ненкой. По признаку межэтнических браков Обдорскому городку не удалось стать чемпионом – здесь только половина женатых хантов делила полог с ненками. Опережал всех Воксаров городок, в котором на 36 хантыйских мужей приходились 22 ненецкие жены. То есть два из трёх хантов‑шаманистов предпочли взять пусть и ненок, но единоверок! Очень яркий пример верховенства критерия религиозного и культурного единства над этническим.
О южной «остяко-самоедской общности». Если на северной границе своей земли обские угры соседствовали и поддерживали устойчивое брачное партнёрство с северными самодийцами – ненцами, то на восточной и юго-восточной окраинах то же самое они осуществляли совместно с южными самодийцами – селькупами. Сложные этнодемографические процессы, возникшие в ходе спровоцированной русским пришествием замены селькупского населения хантыйским в бассейнах рек Васюгана и Ваха, а также на расположенном между ними отрезке реки Оби, привели к смешанному проживанию здесь двух этносов. А это обстоятельство никак не могло не спровоцировать активные брачные контакты между ними. Дело дошло до того, что для хантов и селькупов здесь даже закрепились одни и те же фамилии – Айдаровы, Кучуговы, Сельмановы, Миткины, Тейковы, Пачелковы, Тагаевы.
Важно также отметить, что в этом регионе – Среднем Приобье – православие из-за более многочисленного русского населения укрепилось прочнее, и препонов для межэтнических браков на почве межрелигиозной розни почти не существовало.
Относительно хантов реки Ваха и прилегающего отрезка реки Оби надёжным источником могут служить документы всё той же 4‑й ревизии, проведённой в 1782–1783 годах. Из них следует, что селькупок из Тымской волости брал себе в жёны каждый второй хант из Ваховской группировки Салтыковой волости (более 50 процентов) и каждый пятый хант Пирчиной волости (19 процентов). Ханты Ваховской группировки Лумпокольской волости тоже отправляли сватов в селькупские поселения реки Тыма.
Хантам реки Васюгана тоже не раз и не два приходилось ездить за невестами к селькупам – и на восток в обские и тымские юрты, и на юг – в парабельские и кёнгинские. Делалось это испокон веку, даже вошло в местный фольклор. В 1884 году Н.П. Григоровский обнародовал два хантыйских предания на эту тему. В первом повествуется о божестве Ортыни-Пай (Богатой Бабе), очень чтимой хантами из окрестностей священного озера Тух-Эмтор. По сюжету, сестра этой покровительницы, «молодая девица… пошла в реку Тым искать себе жениха и оттуда не воз‑ вращалась; может быть, там она вышла замуж». Второе местное предание повествует о судьбе васюганского богатыря, который – опять же на селькупском Тыме! – влюбился в служанку дочери Солнца, но имел несчастье приглянуться самой хозяйке. Влюблённые пробовали сбежать на богатырском коне в родные для богатыря Васюганские дали, но Солнцева дочь настигла их и превратила в камни.
Сватовская дорога между хантыйским Васюганом и селькупским Тымом была хорошо утоптана, но не все стремились прийти к семейному счастью торным путём. Кое-кто выбирал тропинку поуже да ночку потемней. По одному из преданий хантов низовьев реки Васюгана, откуда до тымских поселений рукой подать, селькупы осмеливались нападать даже на богатырей. У одного из них – предка семьи Ангалиных – они похитили жену, и тому пришлось предпринять немало усилий, чтобы вернуть своё себе и наказать обидчиков.
Кроме творческих, фантазийных переработок действительности о прочном селькупско-хантыйском брачном партнёрстве свидетельствуют и вполне реальные исторические документы. Речь идёт о метрических книгах по Васюганской волости с 1841 по 1919 год. Анализ записей показывает, что «только 71,5 процента из 339 бра‑ ков носили эндогамный характер, а 28,5 процента были заключены с представителями других народов, причём чаще всего с селькупами (42 процента смешанных браков), несмотря даже на всё более возрастающее проникновение сюда русского населения с конца XIX века».
Обратим внимание на последнюю оговорку. Она ещё раз подтверждает уже сказанное выше: в межэтнических браках наибольшие перспективы имеют те, которые заключаются между носителями одного или близких хозяйственно-культурных типов. Сходства между хантами и селькупами в материальной культуре, образе жизни, религиозных воззрениях, мифологических представлениях и пр. было, конечно же, намного больше, нежели между хантами и русскими.
И с коми-зырянами тоже, между прочим. При сходстве хозяйства (и ханты, и зыряне – оленеводы) эти два народа всё же значительно отличались друг от друга в бытовой и поведенческой культуре, в религиозных пристрастиях, менталитете. Эти носители ценностно-чуждых культур тоже объединялись в семьи, тем более что пришлые с запада зыряне активно стремились использовать брак в качестве инструмента укоренения на пастбищах и других угодьях Северного Зауралья. Но прочность таких супружеств была слабее, чем в более близких по культуре ненецко-хантыйских или селькупско-хантыйских браках. В качестве примера – только одна цитата очевидца Г.А. Старцева из 1920‑х: «…Среди зырян… мне известны лишь два случая. 1) Зырянка вышла замуж из-за того, что забеременела от остяка-работника. Хотя родители её отговаривали, она, по-видимому, чтобы избежать укоров со стороны, уехала с остяком в далёкую тундру, и о них нет «ни слуху, ни духу». 2) Зырянка вышла замуж за бога‑ того остяка, но не перенесла грязи и родовых ограничений и через два месяца сбежала».
Браки с партнёрами, которые имеют разную этническую принадлежность и разные этнокультурные признаки
В первой части нашего рассказа о браках обских угров и влиянии религиозных воззрений на выбор брачного партнёра речь шла о тех парах, в которых жених и невеста имели пусть и разную этническую принадлежность, но близкие этнокультурные признаки – религию, традиции, обычаи, систему норм и ценностей, быт. Для хантов и манси таковыми являлись их ближайшие соседи: с севера – ненцы, с юга – селькупы.
Продолжить же рассказ нужно о тех случаях, когда узами Гименея связывались люди, которые имели не только разную этническую принадлежность, но и разные этнокультурные признаки. То есть были весьма далеки друг от друга по всем формам жизни. В таких случаях на Руси могли иронично ухмыльнуться: «Странная парочка – гусь да гагарочка», а то и злобно прошипеть: «Любовь зла – полюбишь и козла». Для обских угров таковыми служили представители двух других соседних народов – татар и русских. Оба этих этноса – многочисленные, активные, самобытные и, как любят выражаться журналисты, пассионарные. Оба – с ценностно-чуждыми культурами как между собой, так и с коренными этносами севера Западной Сибири, включая хантов и манси.
Как уверяют историки, первые контакты обских угров с татарами относятся примерно к XIII веку. Появившееся и быстро закрепившееся в Прииртышье тюркское население не могло не взаимодействовать с проживавшими тут ещё до него южными (их иногда также называют иртышскими) хантами. К сожалению, механизмы, процессы и особенности этого взаимодействия остаются пока малоизвестными. По крайней мере, в научной литературе этот вопрос всегда представлен только в своей резюмирующей части – вроде вот этой: «В южных районах шли интенсивные процессы тюркизации. К XX веку южные ханты были почти полностью ассимилированы сибирскими татарами и русскими».
Однако эта ассимиляция, то есть поглощение одного народа другим, носила преимущественно культурный характер. Шло замещение одних культурных маркеров (языка, традиций, религии и пр.) другими. Этническая же антропология (генетические, расовые и популяционные особенности) хантов сохранялась. И причиной тому были препятствия к заключению браков между хантами и татарами, прежде всего религиозные. Сибирские татары были мусульманами, ханты и манси – язычниками или православными.
Российское семейное право до 1917 года представляло собою сложное смешение разных норм – законодательства Российской империи, традиций православного и других течений христианства, мусульманской традиции.
По нормам Корана мусульманки могли выйти замуж только за представителя своей религии.
Возможности мужчин в выборе брачного партнёра были шире: ислам хоть и не приветствовал, но разрешал им брать в жёны представительниц «книжных религий» – христианок и иудеек. При этом супруга в таком браке могла при желании даже сохранять свободу вероисповедания, но дети воспитывались только в мусульманской традиции. А вот на язычнице мусульманин жениться не мог, она должна была принять ислам.
Однако полученная от мусульманской стороны возможность православной хантыйки или мансийки выйти замуж за татарина-магометанина перечёркивалась законами и правилами другой религии – Русской Православной Церкви. Она запрещала смешанные браки между православными христианами и представителями других религий. Государственное законодательство Российской империи поддерживало православные нормы. Например, указом МВД от 2 августа 1854 года под запретом оказались даже браки мусульман с язычниками. Право на межконфессиональное заключение браков в России было даровано Николаем II только в пакете демократических свобод 1905 года.
Из всего этого набора религиозных догм и церковно-монархического законодательства непреложно явствует одно: брак между мусульманином и язычницей или между мусульманкой и язычником мог состояться только в том случае, когда вторая сторона отказывалась от почитания своего верховного бога Торума и принимала покровительство Магомета. Иного легитимного пути для создания смешанной хантыйско-татарской семьи не было. Вряд ли исламизация жениха-ханта ради женитьбы на татарке или невестыманси для замужества с татарином имела массовый характер.
Если же к этому добавить давний и прочный взгляд татар на семью как на хранительницу культурного и религиозного наследия, весьма распространённую, особенно в малообразованной среде, мусульманскую ортодоксальность, традицию неприятия смешанных браков, то станет понятно: и с этой стороны особого рвения играть свадьбы с обскими уграми не было.
И действительно: письменные источники XVII–XIX веков самого разного содержания практически не содержат информации о смешанных татарохантыйских или татаро-мансийских семьях. Поэтому оставим сейчас сюжет о таких браках и посмотрим, как обстояли дела на семейном фронте обских угров с русскими (в самом широком понимании последнего этнонима).
До XX века из-за значительных языковых, бытовых, религиозных, социальных и других различий такие браки были редкостью – в прошлом это единодушно утверждали все, кто касался указанного вопроса. Хантыйские и мансийские женихи брали если уж не свою соплеменницу, то ненку, селькупку или, в крайнем случае, зырянку, но не русскую – «несмотря даже на всё более возрастающее проникновение сюда русского населения с конца XIX века». «Смешения с инородцами в том краю крайне редки. Я знаю не более четырёх случаев браков русских с инородцами…», – писал в 1891– 1895 годах В. В. Бартенев. «…Редки случаи, когда бы русская девушка вышла замуж за остяка или русский женился на остячке», – вторил ему через три десятка лет Г. А. Старцев. И это после трёх веков включения Сибири в состав России!
Смешанные семьи с участием русского и представителя коренных народов Севера были настолько редки, что привлекали к себе самое пристальное внимание с обеих сторон – и с русской, и с «туземной». О них сплетничали обыватели и судачили газетчики, их старались отыскать и описать в своих дневниках путешественники.
Также все отмечали закономерность таких браков: русские мужчины почти не брали в жёны остячек и вогулок, а вот русские женщины шли за мужчин- «инородцев». Иногда на это указывали прямо, иногда говорилось вскользь как о само собою разумеющемся. В качестве примера последнего – вот это краткое замечание о поселениях демьянских хантов от проезжавшего мимо них А. Павлова: «В них живут обруселые остяки, то есть принявшие давно христианское вероисповедание и вступающие в брак с русскими женщинами».
Мотивация обеих сторон к такому матримониальному союзу была очевидной.
Русскую сватал не каждый хант или вогул. Тому, который жил в рамках традиционной культуры на стойбище, особенно оленеводу, такая жена была не нужна. Зачем она в хозяйстве, если не в состоянии ни чум поставить, ни печь для хлеба соорудить, ни дров заготовить? Да и не пошла бы ни за что русская девушка из бревенчатого дома с иконами в берестяной чум с шаманским бубном, даже если бы какому-то любителю экзотики из урмана или тундры взбрело в голову заиметь русскую супругу. Засылали сватов в русские дома те, кто обрусел, как говорится. Живя рядом с русскими, переняв очень многое из русской культуры, от косоворотки и гармошки до церковной заутрени в воскресный день, они в глазах обывателей тем не менее оставались второсортным «остячьём». Женитьба на русской женщине и родство с русскими фамилиями поднимали социальный статус мужчин коренной национальности ещё больше, чем принятие православия. Ещё одной немаловажной причиной посвататься именно сюда, которая привлекала как богатых, так и небогатых женихов, являлось отсутствие у русских отцов требования калыма за дочь.
Иногда дополнительной мотивацией к браку с русской для мужчины имело и распространённое мнение о том, что в таком сожительстве рождается более крепкое потомство. «Особенно заметна в инородческих семействах неживучесть детей, и только когда остяк женится на русской женщине, детей бывает и больше, и менее они гибнут во младенчестве», – отмечал в 1876 году А. Павлов.
«…Есть одна небольшая особенность: нет ни одного брака русского мужчины с самоедкой или остяткой. Наоборот, в тех крайне редких случаях смешанных браков, какие бывали, всегда русские женщины выходили замуж за инородцев. Как известно, обыкновенно бывает наоборот: при столкновении культурного племени с диким, если возникают смешанные браки, то женятся цивилизованные мужчины на диких женщинах, между тем как женщины культурного племени, как более консервативный элемент своего народа, реже выходят замуж за дикарей. В Обдорске – наоборот. Дикость местных инородцев и отталкивающая их неопрятность (особенно остяков), а также их бедность, служат препятствием тому, чтобы русские мужчины брали себе жён из инородок. Что касается женщин, то более бедные иногда выходят за тех остяков, которые успели выбиться из своей обычной обстановки, разбогатеть, научиться какому-нибудь ремеслу и вообще цивилизоваться. Поэтому такие семьи всегда живут в русской бытовой обстановке.
…Мужчина всегда имеет больше возможности выйти в люди, чем женщина, а для остяка выйти в люди – значит обрусеть. Обрусевши и бросивши остяцкое жильё, он, естественно, стремится взять жену из той среды, в которую попал» (В. В. Бартенев, «На Крайнем Северо-Западе Сибири. Очерки Обдорского края», 1896).
Были резоны и у русских невест менять фамилию на хантыйскую или мансийскую. Эти девушки происходили из бедных семей, приданого не было вовсе либо оно было так ничтожно, что на ярмарке невест такая горемыка стояла в самом конце, где на партию с русским женихом шансов практически не было. А многие вписавшиеся в рыночную реальность ханты и манси, начавшие торговать с соплеменниками, организовавшие оптовые поставки мехов, рыбы и оленины, ко второй половине XIX века успели крепко встать на ноги. Они имели двухэтажные дома, крепкие хозяйства с наёмными работниками и представляли собою весьма достойных кандидатов для заключения семейных союзов.
«Есть случаи, когда малоцивилизованные народы, выбирая жён из племени более развитого, сами мало-помалу переходят на более высокую степень развития. Такое явление отчасти имеет место и между остяками. По Иртышу есть некоторые места, где остяки берут себе жён по преимуществу из русских, так как за них не требуется калыма или, если требуется, то малый (деревня Кошелева); в некоторых местах они смешались с русскими до такой степени и так уже обставили свой быт и хозяйство, что их трудно признать за остяков, такова деревня Базьяны, где остяки имеют и дома совместно с русскими. Но такого рода примеры сравнительно редки даже по Иртышу… В общей сложности остяк до сих пор остался первобытным человеком, и в случае, если ему как-нибудь удаётся жениться на русской женщине, то не он подчиняется её влиянию, а старается привить ей те привычки и верования, которые сам он получил в наследство от своих древних предков. И если русская женщина решается выйти за остяка и быть косвенным образом, хотя и напрасно, проводником более человеческих привычек, то только под влиянием крайней нужды и бедности, ибо в жизни своей она всё-таки не привыкла переносить то, к чему расположен и привычен остяк. Так, в юртах Воронинских остяк принуждал насильственно свою жену-русскую признавать своих идолов, фетишей, то есть склонял, как здесь говорят, к своей вере, сопровождая свои убеждения обычными в его положении побоями и истязанием. Другой пример у меня здесь в Обдорске налицо: молодая девица из Берёзова по воле своих бедных родителей должна была выйти в замужество за остяка, уже обжившегося около русских и состоявшего даже при церкви трапезником; остяк с первых дней женитьбы выказал свой характер, бранил и укорял в том, что жена не принесла ему капитала, начал варварски бить её, после побоев в холод выгонял её, полунагую, на улицу, так что в соседях она должна была искать себе спасения, иногда бросал её с высоты, например с лестницы, топил в воде; в особенности несогласия возрастали потому, что остяк водил свою супругу на различные религиозные языческие празднества, по обыкновению устраиваемые остяками после удачного или неудачного лова рыбы, зверя… Когда жена отказывалась есть… конину и коровье мясо, сваренные в одном котле вместе с грязью и всякими другими нечистотами, остяк считал себя посрамлённым перед своими собратьями и вымещал на своей супруге все свои огорчения, истязая её побоями и выгоняя из дому. Иногда, возвращаясь с празднества обыкновенно в нетрезвом виде – без водки немыслим никакой остяцкий праздник, он приводил с собой своих соплеменниц… и проводил с ними ночи в таких отношениях, на глазах своей супруги, какие можно считать крайне неуместными для женатого человека» (И. С. Поляков, «Письма и отчёты о путешествии в долину р. Оби, исполненном по поручению Императорской Академии наук», 1877).
Так что зарождение брачных союзов между хантыйскими и мансийскими мужчинами с одной стороны и русскими женщинами – с другой начиналось с поисков взаимной выгоды. Наверняка были и романтические истории в стиле Ромео и Джульетты, но их исключительность не дала им шансов остаться ни в обско-угорском фольклоре, ни в записках путешественников.
Последние, наоборот, сплошь и рядом живописуют истории в стиле Отелло и Дездемоны. Слава богу, таких страшных финалов, к которому пришли мавр и его белокожая венецианка, в смешанных семьях на Оби не случалось, по крайней мере, о них не известно. Но если не крови, то слёз в таких браках, судя по оставленным рассказам очевидцев, было пролито немало. Слишком уж в то время велики были этнокультурные различия между коренным и пришлым населением.
Если уж зашёл разговор о слезах, то нельзя не вспомнить ещё один трагический сюжет югорской истории, имеющий отношение и к нашей теме. В сталинские десятилетия Сибирь была принудительно массово заселена репрессированным населением. Немало подневольного люда было ввезено и на территорию ханты-мансийской автономии, особенно депортированных немцев и калмыков. Межэтнические браки получили новый импульс и новые, весьма расширившиеся возможности. Моя сестра Нина Алексеевна Емельянова, жившая тогда в Микояновском (ныне Октябрьском) районе, рассказывала: «Если до войны было много ссыльных семей, то сразу после войны начали привозить одиночек, в основном с прежде оккупированных немцами территорий. Кто-то по мобилизации обмундирование захватчикам стирал, кто-то еду им готовил… Много было молодых женщин. Причём среди этой волны ссыльных было много женатых и замужних, но разлучённых с семьями. Нам всем тогда казалось, что Сталин – вечен, что эта репрессивная политика – навсегда, что ссылка – до самой смерти. И жизнь брала своё. Ссыльные стали создавать новые семьи – и между собой, и с местными жителями. Детишки пошли. И вдруг – пятьдесят третий год! Сталин умер! Началось послабление режима, а потом и вовсе стали отпускать домой. Что тут началось!.. Столько слёз было! Такие человеческие трагедии разыгрывались. Что делать бабёнке, если её на Украине муж с детьми ждут, и тут уже муж с ребёнком образовались? Или у мужика – и на родине дети, и здесь дети. Судьбы пополам ломались…».
О современных межэтнических браках хантов и манси поговорим в следующей публикации.
Источник: НИР №10-11, 2025
Яков ЯКОВЛЕВ