Что ни говори, а Москва и Санкт-Петербург вкупе с непомерно разросшимися за последние сто лет губернскими городами – скорее исключения из образа национального бытия. Русский человек по натуре скорее провинциал; на мегалитических проспектах ему, при всём вос‑ хищении (эка чего наворотили) и ветрено, и пустынно. Не случайно любуется он порой бедными британскими или альпийскими селениями, затерянными меж лесов и лугов, зная, что человеку для полного и окончательного понимания, откуда он и зачем, достаточно одного или двух окон, от‑ крытых в эти самые леса и луга, и одного-двух магазинов, и, по сути, одной же аптеки неподалёку от старого доброго доктора, знакомого с детства, и детского сада, и школы, и даже института – на‑ пример, лесного хозяйства – одного, а не ста пятидесяти.
К 4-й странице обложки
Будете в Переславле-Залесском – отметьте этот город на внутренней карте.
Он так мал, что его можно взвесить и измерить в горсти. Пять его центральных улиц, перетекающих одна в другую (Московская, Кардовского, Советская, Ростовская и Урицкого), – суть одна, спрямляющая Ярославское шоссе, идущее в ломоносовские Холмогоры.
Что тянуло сюда великих властителей: Юрия Долгорукого, Петра I – с первого взгляда и не поймёшь, пока не выйдешь к Озеру. Я намеренно пишу его с прописной буквы, ибо этот правильной формы и ледникового генезиса овал открывается, как ничуть не меньшая, чем весь Мировой океан, метафизическая величина, и тридцать примерно тысяч лет его существования дают о себе знать подспудным аккумулированием знания о природе вещей.
Небо над Плещеевым не имеет границ и в самой земной атмосфере. Зеркало подлежит напрямую облачным и звёздным далям. В
летний закат трое намучившихся за день продавщиц и парикмахерш сноровисто скидывают опостылевшие платья и заходят в мельчайшую водяную рябь. Вы, севший на серый и ко всему привычный прибрежный валун, решаетесь дождаться, пока раздастся шумный всплеск и наяды поплывут к облаку, напоминающему голову собаки, смыкающей челюсти на беззащитном солнце. Проходит пятнадцать минут, затем двадцать, но трое женщин всё идут и идут к синему горизонту: вода не доходит им и до пояса.
Допустим, что прямо на берегу вы прочли на экране своего телефона о том, что глубина Озера составляет четверть сотни метров, и некоторые паруса вдали – большие, яхтенные паруса! – убеждают вас в его судоходности, но женщины продолжают путь. Вот они почти уже миновали дальний выступ камышей справа, но нет никакой речи о погружении и каком-нибудь кроле или брассе. Они просто идут и идут на последние лучи светила, почти поглощённого облачным псом, и нет ничего тише и покойнее этой картины. Шепчущийся с ивами ветер невесом, камни увесисты, надёжны и молчаливы, и перед вами распахивается практически Вечность, и вы впадаете в настроение пророка Екклесиаста так же легко, как покинули столицу для этих и только этих минут.
Пляж уже остывает, его модернистские навесы норовят смежить усталые веки. До завтра?
После ответа себе на собственный же вопрос, отчего здесь, только здесь и нигде больше родился лучший защитник Древней Руси святой праведный князь Александр Ярославич Невский, вы можете идти к нему уже совершенно безбоязненно.
Князь «прописан» в Спасо-Преображенском соборе по адресу Красная площадь, 1 А – бюст работы Сергея Орлова чуть смещён от её центра и лежит на пути к Спасо-Преображенскому собору XII века постройки (в 1152 году заложен Юрием Долгоруким). Его следует называть белокаменным, поскольку он – один из первых белокаменных соборов Северо-Западной Руси, наряду с храмом Бориса и Глеба в Кидекше (Суздальский район Владимирской области), в том же году заложенным тем же самым Юрием Долгоруким, но могучие камни смотрятся сегодня скорее благородно бежеватыми, чемто напоминая естественный оттенок человеческой кожи. Внутри почти некуда развернуться, но дух так и захватывает от устремлённого в небо простора с узкими окнами-бойницами по бокам. Кто только ни стоял здесь!
Куда теперь? Да куда угодно. В Озеро впадает степенный Трубеж, и воды его, такое впечатление, слегка насуплены, но добродушны. По Трубежу снуёт малое судоходство в форме прогулочных вёсельных лодок и надзорных моторок, по левому берегу имеет место быть воинский мемориал. К северу память об Отечественной преображается в парк Победы с неизменной «тридцатьчетвёркой» на постаменте. Есть и иные знаки доблести: город во всю многовековую историю воевал каждый раз, когда это было надо, а надобность возникала, как мы знаем, регулярно.
Если вдруг вы видите ступеньки, ведущие на взбегающие то справа, то слева от центральных улиц холмы, – это крепостные валы, на которые стоит взойти. Вид на потенциальное поле боя с них вам не откроется – взгляд на север упрётся в лесную кромку перед Озером, а справа – в заболоченное пространство перед южными окраинами города и малые заводские трубы, но представление об оборонительных сооружениях древности вы получите: с таких валов и обрушивали стрелы лучники, и работали баллистами первые, ещё не пороховые артиллеристы, и сбегали в сечу ополченцы с рогатинами и вилами под водительством княжьей дружины.
Насыпать вал высотой в двенадцать метров и основанием в тридцать, а длиной более двух километров, могли разве что тысячи и тысячи людей, умевших рубить и дубы, и осины в три венца, да ещё и в обло (что это такое – не поленитесь найти сами).
Это сейчас валы голы, а при Юрии Долгоруком и его сыне Всеволоде Большое Гнездо на них возвышался двойной (!) бревенчатый крепостной забор с башнями, крытыми переходами и «заборолами», а уступали эти укрепления только древнему Владимиру. Их могли брать лишь монгольские отряды – ни тверичам в 1304-м, ни литовцам в 1372-м, ни полякам в 1611-м они не покорились. Устоявший против многих и многих лиходеев деревянный переславский кремль был разобран только по полному своему обветшанию в 1759-м.
Вам непременно станет любопытно, кто есть Синькамень, благо что идти (ехать) недалеко.
Синь-камень – громадная глыба в двенадцать тонн, знаменитая своим героическим сопротивлением обстоятельствам и обладающая, видимо, собственным стоическим характером. На Александровой горе, откуда её сбросили, ни храмы, ни палаты толком не стоят, а стоит лишь лёгкий поклонный крест, и из глубокой ямы, куда камень сбросили, он вновь появился, и даже «пришёл» из озера, по которому его пытались перевезти от греха подальше. Языческих игрищ около него теперь не слишком устроишь, и трогать старика перестали. Вокруг него только камыши и туристы.
С Александровой горы (далее – Гора) Озеро ещё прекраснее. Летом бегут по его глади причудливые тени, а иногда находит, затуманивая небольшую часть неоглядной дали, какая-нибудь неопределённо синеющая туча, струи которой уже неспешными косами протянулись до самой поверхности Озера.
По своему рабочему функционалу она должна залить вас как раз на вершине Александровой горы, где вы стоите, весьма и весьма крупнокалиберным дождём, и вы заранее склоняете голову перед её могуществом. Ждёте, поскольку лучше уж быть застигнутыми ливнем на холме, нежели месить грязь вздувшихся ручьями обочин.
Туча плавно, подобно колдунье из классического балета, приближается.
Кап.
Далее пауза.
Потом ещё один кап, словно кошка воду потрогала.
Пауза.
Пауза театрально затягивается.
Туча в явном раздумье, мочить вас или нет, и вы никак и ничем не можете облегчить ей её колебаний. Туча собирается с мыслями, туча машет на вас какимто слишком задумчивым порывом и… удаляется. Пощадила.
Выходит солнце, и по правую руку возвращающегося с Горы в город возникает (чуть было не написал «прелестный») изумительный Никитский монастырь, масштабы которого никак не меньшие, чем у московских Новодевичьего и Данилова. «Крепость» и «твердыня» – наименования, наиболее точно передающие впечатления от грозных белых стен и башен. По левую руку, соответственно, в отдалении можно видеть часовню и целебный источник преподобного Никиты Столпника, великого исцелителя, убитого злобными разбойниками из-за подозрения, что его более чем двухпудовые вериги были серебряными…
Симметрично Никитскому монастырю, ограждающему северную оконечность города, стоит с юга Горицкий Успенский монастырь, судьба которого гораздо более трагична, чем у собрата. Архив его погиб не при Тохтамыше в 1382-м, а уже при Петре в 1722-м.
Среди садов и парков Переславля традиционно выделяют Летний, Пушкинский, Богатый, а также Темеринский парк, однако они больше городские скверы, чем пространства, подобные Таврическому или Летнему в Петербурге.
И всё-таки Переславлю есть чем потрясти, даже здесь: Дендрологический сад имени его основателя Сергея Фёдоровича Харитонова (1897–1992) – чудо упорядоченности живой природы со всех континентов и материков всего на нескольких благодатных гектарах.
Что за таинственная фигура этот Сергей Фёдорович, можно понять из кратких строк: «В доме у него из всей мебели было три колченогих стула, старый стол и печь, но зато вся изба, где он жил, была наполовину заставлена корзинами с опилками и ящиками, в которых хранились стратифицированные семена, баночками с проклюнув‑ шимися нежными росточками, бутылками с распустив‑ шимися в тепле веточками растений, по стенам и в углах были развешаны пучки сухих трав, мхов, висели при‑ чудливые корни». Волшебник из детской сказки, сказали бы дети, и вряд ли бы ошиблись: одинокий, но ничуть не замкнутый, из простой рабочей семьи, участник обороны Ленинграда, утративший в блокаду свою диссертацию, проживший 95 лет подвижник – а много ли у нас таких?
Сад его производит впечатление полной остановки времени: бесконечные аллеи гигантов сами начинают вести и вести вас куда-то, и каждый из них обозначен невиданными и неслыханными именами, повторять которые вслух – отдельное морфологическое наслаждение. А каковы цветы на отдельном участке и каковы деревянные скульптуры зверей и мифических существ, расставленные вдоль аллей, надо ощутить лишь самому – пересказы бесполезны. Общим ощущением выносится из Дендрологического сада С.Ф. Харитонова исключительно религиозное – бесконечной благости, силы и фантазии Создателя, сотворившего столько непохожих на нас и друг на друга зелёных братьев и сестёр.
Вообще же о городских музеях следовало бы говорить в отдельной статье, перечисляя их поимённо и каждому посвящая не менее четырёх абзацев: «Ботик Петра» – типично «питерский» старинный парк на крутом холме с Ботным домом и Белым дворцом, «Дом Берендея» с упором на обучение ремёслам и русскую гастрономию, железнодорожный музей, усадьба художника Кардовского, а также музей крестьянского дизайна «Конь в пальто», музей ряпушки (герб города!), старинных швейных машин, утюга, чайника (уже другой, не утюга!), радио, хитрости и смекалки – и в самом деле, с хитростью и смекалкой все упомянутые выше. Но если есть желание преисполниться национальной гордости, стоит посетить экспозицию «Что изобрели русские в мире» в Русском парке.
Эта вселенная невелика, подвластна взору с воздушного шара (кстати, этим летом город принимал фестиваль воздушных шаров), но она – целостна.
И невольно возникает где-то внутри мысль о том, что Переславль создал не менее чем действующую модель Русского Мироздания в миниатюре: примыкание к большой воде, уносящейся в абсолютную безбрежность, серповидно, гармонично во всех своих частях и прожитых ими веках, тонко настроено на восприятие высших тайн. В Переславле есть всё для вдумчивой жизни.
Новый городской глава, по примеру московского мэра, принялся за дорожное строительство: в августе 2024-го огромное количество обочин и собственно полотен было вскрыто и вздыблено, зато на следующий год местные трассы будут летать куда быстрее воздушных шаров.
Счастливых дней, Переславль. Да не придут снова от неведомых земель грабить и жечь тебя, и да пребудешь сохранённым от бед во многие годы всем нам на поклонение и радость.
Сергей АРУТЮНОВ
Источник: НИР № 11, 2024