Одна из интересных и быстроразвивающихся сфер приложения биотехнологии – ветеринарная медицина.
За последние годы в ней произошло немало прорывов. Появились новые эффективные препараты, вошли в практику уникальные технологии. Среди них – протезы для животных, аналогов которым нет нигде в мире. Их разработчик, ветеринарный врач – хирург, ортопед, невролог из Новосибирска Сергей ГОРШКОВ ответил на наши вопросы.
– Сергей, с чего начался Ваш путь к ветеринарии? Насколько я знаю, Вы хотели выбрать другую профессию.
– Вообще, я планировал стать человеческим врачом, а может быть, даже посвятить свою жизнь КВН – участвовал и на школьном уровне, и на областном. Но в театральный в итоге не пошёл, в старших классах стал готовиться к поступлению в Военно-медицинскую академию, которая традиционно готовит хороших специалистов.
В это время заболела наша собака, у неё была опухоль молочной железы. Сейчас это достаточно эффективно лечится, но на тот момент возможностей было мало, а в нашем городе тем более. Тем не менее собаку прооперировали, и вроде выздоровление шло неплохо, но всё равно она умерла, и никто так и не понял, почему это произошло. Это ощущение неизвестности очень угнетало, оно и подтолкнуло меня параллельно подать документы в Московскую ветеринарную академию имени К.И. Скрябина. По- ступил в итоге в оба заведения, но выбор свой остановил на Ветеринарной академии. Так и получилось, что я интуитивно, можно сказать, случайно начал учиться на ветеринарного врача.
– А почему в ветеринарии выбрали направление ортопедии и хирургии?
– В российской ветеринарии в основном превалирует общий профиль, узкие специализации только появляются. Но направления хирургии и анестезиологии существуют давно, и они наиболее сложные, их я и выбрал. Позже я ещё более углублённо ушёл в изучение ортопедии и неврологии. Специалистов в этой области до сих пор не слишком много и в России, и вообще в мире. Она требует много знаний и умений, а сложные вещи всегда привлекают.
– Вы работали не только в лучших клиниках Москвы и Петербурга, но и в Европе. Почему же вернулись в Россию и как оказались в Новосибирске?
– Когда я посмотрел, как всё устроено в европейских клиниках, выбор в пользу России стал очевиден. Напри- мер, в Петербурге в приёмный день у тебя каждые полчаса новый пациент, и все случаи достаточно сложные. В Праге, где я также работал, бывало два-три пациента в день. Это называется низкий поток. И молодому специалисту в такой ситуации получить опыт, продвинуться как-то в своей области практически невозможно. Да и собственно уровень развития ветеринарии, по крайней мере, в Петербурге, на тот момент был примерно такой же, как в Европе. А сейчас мы вообще делаем то, чего не делает никто в мире! Было очевидно, что оставшись в Европе или уехав в Америку, как планировалось изначально, я больше по- теряю, чем приобрету. Так я вернулся в Петербург.
На конференции познакомился с Натальей Владимировной Улановой (главным врачом ветеринар- ной клиники в Новосибирске, неврологом, ортопедом, травматологом). Мне захотелось съездить в Новосибирск и посмотреть, как всё устроено у неё в клинике. Показа- лось, что очень похоже на петербургскую клинику, где я работал, только команда даже ещё более сплочённая. Каким-то неочевидным для всех образом я решил поработать там. И это оказалось одним из лучших моих решений. Вместе с Натальей Владимировной на базе нашей клиники «Бэст» мы внедрили в практику и доработали технологию ЧОП (чрескожного остеоинтегрируемого протезирования), которую мы сейчас рутинно используем. Наталья Владимировна – мой хороший и надёжный друг, коллега, и вообще мне как вторая мама. Без её поддержки такого развития у меня не было бы. Встретить в жизни таких людей – большая удача! Вместе мы написали книгу по ветеринарной ортопедии собак и кошек в двух томах, которая позволяет молодым ветеринарным врачам понять основные принципы лечения переломов у животных и применять их в своей практике. В книге мы также описали методики применения 3D-печати и основы протезирования у животных. Без ложной скромности скажу, что такой информации нет ни в одном руководстве в мире. Это единственное интерактивное руководство такого плана, ещё и на русском языке, для молодых врачей. Я бы очень хотел, чтобы это было для них полезно и помогло избежать многих ошибок, которые допустили мы на пути становления и апробации новых технологий.
– Расскажите немного об этой уникальной технологии, которую Вы разработали и запатентовали.
– Когда кошка или собака по какой-то причине теряет лапу (при ампутации, из-за инфекции, попав в капкан, в ДТП и т. д.), она может в принципе обходиться и тремя, особенно если животное мелкое или среднего размера. Но собаки крупных и гигантских пород переживают такие травмы тяжело, они часто падают, у них меняется осанка, короче, им сложнее адаптироваться. А если животное теряет две, три, а то и все четыре лапы?.. Раньше таким животным вообще никак нельзя было помочь, их просто усыпляли. Если нет, то они просто как-то жили дальше, ползали, стирая культи в кровь, а это постоянная боль, дискомфорт, опасность заноса инфекции в кость. Наша методика позволяет имплантировать такому животному индивидуальный титановый пористый протез, напечатанный на 3D-принтере и обработанный специальным составом. Кость при этом врастает в металл, и он становится фактически её продолжением, как, например, рога у оленя. При правильном использовании, соблюдении всех условий мы получаем наружный протез, которым животное может совершенно безболезненно пользоваться – умываться, бегать, прыгать. Протезы пациентов совершенно не беспокоят, они даже могут чувствовать ими поверхности.
Изначально эта технология использовалась в человеческой медицине, например, в дентальной имплантации. И всё же с зубами ситуация гораздо проще, они не несут такой большой и разнообразной нагрузки, как конечности. Поэтому мы около пяти лет адаптировали эту технологию для наших целей, постоянно её улучшали, и на данный момент мы прооперировали уже 42 пациента, поставили более 65 протезов – пока это самые большие показатели в мире. В хоккее есть такое выражение:
«Я мчусь туда, где шайба будет, а не туда, где она была». Так и случилось с протезированием. Я много работал, читал, изучал стоматологию, свойства металлов, экспериментальные данные по вживлению разных металлов в кости, чтобы понять, как возможно выполнить эти операции с минимальными потерями и страданиями для животных. Мы с Натальей Владимировной много раз обсуждали, что нужно изменить в протезах, я сталкивался с множеством сложностей при операциях, потому что нигде эта методика не была детально описана, так как её по факту не существовало для животных. В результате всё получилось, и это большая удача.
– За границей есть ветеринарные специалисты, освоившие протезирование, в частности известный ирландский ортопед Ноэль Фицпатрик. Вы как-то использовали его опыт? В чём отличия и преимущества именно Вашей технологии?
– Всё, что мы на самом деле знает о технологии Фицпатрика, – это одна-единственная научная статья, и больше ничего. Поэтому судить о его наработках сложно. Как обстоят дела с ними сейчас – тем более неизвестно.
Когда доктор Фицпатрик приезжал в Россию и рассказывал о своей работе, присутствующим было запрещено вести запись и фотографировать презентацию. Мы просили его рассказать подробнее о технологии, ему многие писали, в том числе и я – целых восемь писем, но ответа не последовало. Конечно, в России понятие интеллектуальной собственности довольно размыто, а на Западе нарушение прав на неё строго карается законом. Возможно, поэтому некоторые из заграничных специалистов так тщательно всё засекречивают. Но всё же чем больше ты расскажешь о своей методике, тем больше будет к ней доверия и тем лучше она будет развиваться в будущем. А когда всё скрываешь, то и развития не будет.
Хоть мы и запатентовали свою технологию, но охотно делимся ею со всеми. Мы сделали несколько протезов для врачей из Португалии, Италии, Беларуси. В Москву и Питер, конечно, тоже отправляем. Все, кто к нам обращается, получают помощь.
А различие технологий – в способе крепления к кости, в особенностях покрытия. Вообще, под каждое животное протез разрабатывается индивидуально.
– В процессе разработки Вашей технологии были какие-то ошибки, сложности? Через какие этапы пришлось пройти, чтобы технология возникла в нынешнем виде? И считаете ли Вы, что этот процесс завершён?
– Как говорил Нильс Бор, «эксперт – это человек, который совершил все возможные ошибки в очень узкой специальности». Конечно, и мы, и в частности я сам, их допускали, так как это совершенно новая область. Я всегда предупреждаю владельцев, объясняю, что мы будем делать, что вот такой-то операции фактически ещё не существует, а мы попробуем её сделать. И ещё хорошая новость состоит в том, что даже при самом худшем раскладе мы практически ничего не теряем. Да, потратим время, и животное перенесёт, возможно, лишний наркоз, но в этой технологии не может быть такого, что вот собака ходила – а после нашей операции перестала; или что у неё была сохранена часть лапки, а после нашего вмешательства придётся её отрезать. В самом крайнем случае протез не приживается, выпадает, и мы опять приходим к тому, с чего начали.
Но сейчас для средних и крупных собак этот процесс отлажен: мы понимаем, кому можно делать такую операцию, кому нет, у кого могут быть осложнения. Обо всём этом мы говорим с владельцами, чтобы они принимали здравые решения.
Многие хотят помочь своему питомцу, не до конца понимая суть операции. Например, у животного нет лапы по лопатку, там просто некуда вживлять протез. При этом кошка при высокой ампутации может неплохо жить и с тремя лапами, ей не нужны никакие приспособления. А вот, например, если кошка осталась без обеих задних ног и перемещается на передних, задние стирает – тут нужны протезы. Или вот недавно у нас был котик без двух передних лап, он вообще никак не мог вставать, ходить, только ползал. Мы поставили ему протезы, и он уже бегает, много гуляет. Это та ситуация, когда после операции качество жизни животного становится намного лучше. Таким пациентам операция нужна.
В общем, мы надеемся, что процесс разработки нашей технологии уже завершён.
– А есть ещё какие-то задачи в ветеринарии, которые Вы хотели бы решить в будущем?
– Конечно, ведь есть много серьёзных болезней, которые пока не лечатся или лечатся очень тяжело. Напри- мер, открытым остаётся вопрос с трансплантациями, и он сложный ещё и этически, потому что связан с донорством органов. В Америке сейчас делают операции по пересадке почек у кошек. Получается, почку для больного животного берут от здорового, и по правилам, если донор, скажем, бездомный или приютский кот, семья пациента забирает его жить к себе. При этом кот, получивший донорскую почку, может после операции жить долго и счастливо. Но с этической точки зрения это всё равно не очень хорошо, а искусственных органов для пересадки животным пока не существует. О других, жизненно важных органах речь вообще не идёт: нельзя же убить одно животное ради спасения другого…
Сейчас успешно развивается лечение пороков сердца специальными методами, пришедшими из человеческой медицины, – это так называемая интервенционная радиология: через прокол вены мы добираемся до сердца или другого органа и лечим его. Но эта технология доступна далеко не везде, такие операции делаем мы – и ещё несколько клиник в мире.
Вообще, за последние лет десять уровень ветеринарии у нас значительно вырос, но в целом по стране, в регионах, остаётся средним.
– Вы упомянули, что животное может что-то ощущать своими протезами. С какими процессами в организме это связано?
– Это называется остеоперцепция. Представьте себе, что вы закрываете глаза, берёте в руки палочку и пытаетесь ею нащупать поверхность. Вы будете ощущать её вибрационно. А если она врастёт в вашу кость, станет её продолжением, то это ощущение усилится во много раз. Иногда можно поскрести по протезу – и животное подтягивает лапку, как будто чувствует, что его щекочут. У людей, использовавших аналогичные протезы, ощущения такие же.
– Какова разница между протезированием кошек и собак – помимо их размера? Допустим, если взять кошку и маленькую собаку.
– Кошки лёгкие, грациозные и могут прыгать. Поэтому, как ни странно, кошка может сломать протез с боль- шей вероятностью, чем крупная собака. Это необходимо учитывать. В то же время все кошки имеют примерно одинаковое строение, независимо от породы (за некоторыми исключениями), кости в передних и задних лапах у них одного и того же диаметра. А вот собаки все очень разные, существует огромное множество пород, и у всех какие- то свои особенности: у кого-то короткие лапы, у кого-то кривые, у кого-то, наоборот, очень длинные… Вариабельность очень большая.
Сложнее всего протезировать собак так называемых карликовых пород. В процессе селекции они были уменьшены до 400–600 граммов, таких собак вообще сложно лечить, у них всё крошечное. У нас есть опыт протезирования таких пород, однако в этих случаях надо всё рассчитывать с невероятной точностью, ведь толщина кости – всего несколько миллиметров.
С гигантскими породами свои проблемы – вес такой собаки может быть и 60 килограммов, и больше, надо учитывать нагрузку на протез. Ошибка будет непростительна.
– Кто-то может сказать, что это безумие – тратить столько денег и прочих ресурсов на лечение «какой-то там собаки или кошки». Почему это важно?
– Время и отношение сейчас значительно изменились. Всё чаще мы сталкиваемся с тем, что животных любят и жалеют больше, чем людей. По некоторым исследованиям, люди вообще охотнее отведут к врачу свою собаку, чем займутся собственным здоровьем. Получается, что животных лечат чаще и больше, чем лечатся сами.
Животные занимают теперь значительное место в жизни человека. Люди стали уделять им больше внимания, брать питомцев из приютов. Пандемия тоже сыграла свою роль: людям было тяжело переносить изоляцию, а животные помогали с этим справиться. Недавно в нашей клинике снимался фильм про кошек. Там прозвучала такая статистика: на одного россиянина приходится около двух домашних кошек. Это, кстати, больше, чем в европейских странах. В Европе скорее встретишь семью с двумя-тремя собаками: там много парков, где можно с ними гулять, хорошо развита дог-френдли (дружественная для собак. – Ред.) инфраструктура.
Что касается стоимости, это вопрос менталитета и уровня жизни в том или ином регионе. Скажем, в Центральном регионе отношение к животным лучше, заработки выше, выше и стоимость лечения, но люди готовы почти любые деньги отдавать за благополучие своих питомцев. А на периферии, где уровень жизни невысокий и средняя зарплата составляет 16 000 рублей, операция стоимостью 30 000 кажется уже какой-то фантастикой, проблемы чаще всего решаются усыплением. В то же время у моих коллег несколько лет назад был такой случай: владельцы отправили кошку в Америку вместе с врачом, там ей пересадили почки, и кошка вернулась обратно. Да, в каких-то регионах точно скажут: с ума сошли, лучше усыпить…
Тут ещё серьёзный психологический вопрос, о котором мало кто задумывается: наше, человеческое восприятие очень отличается от восприятия животного. Если вы где-то увидите кошку или собаку без лапки, ваша первая мысль будет: «Бедное животное!» – то есть вы испытаете жалость. Но иногда удаление конечности – оптимальный выход, например, когда развивается рак кости (остеосаркома). В таком случае мы можем пожертвовать конечностью ради спасения жизни. Но для некоторых людей это совершенно неприемлемо, они будут каждый день страдать, видя своё животное без лапки, и поэтому часто делают выбор в пользу усыпления.
Бывает нелегко убедить людей, что ампутация может продлить собаке жизнь ещё на год-два. Мы отправляем таких клиентов домой подумать, посмотреть какие-то видео, где собаки бегают, играют и даже плавают без одной лапы… Для людей это психологически очень тяжёлое решение. Собака и кошка без лапы чаще всего (кроме тех случаев, о которых мы говорили ранее) не страдает, а тем более психологически – она не чувствует себя какой-то особенной.
– Существует ли в нашей стране какое-то взаимодействие между ветеринарией и человеческой медициной, обмен технологиями, опытом?
– То, что уже пять лет делаем мы, существует далеко не во всех крупных ветеринарных центрах России. Законодательство не ограничивает ветеринарию так сильно, как гуманную медицину, и как только появляется что-то новое, мы сразу можем использовать это для животных, помогать им, адаптировать технологию для наших целей. В человеческой же медицине каждый препарат, каждая технология должны пройти сперва множество испытаний, исследований, сертификаций. Поэтому медики иногда смотрят в нашу сторону – как мы используем те или иные новые методы, пока ещё недоступные им.
Но в целом мы часто сталкиваемся с медицинским высокомерием. Некоторым кажется, что ветврач – это какой-то ненастоящий доктор. И для многих это большое изумление – узнать, какие операции мы делаем нашим пациентам: на головном и спинном мозге, удаляем опухоли, делаем органосохранные операции, те же протезы печатаем на 3D-принтере. То есть у людей очень мало информации о том, чем на самом деле занимаются ветеринарные врачи, какие возможности есть в ветеринарии. Прогрессивные врачи смотрят на нашу работу с одобрением и делятся информацией. Мы иногда посещаем человеческие госпитали, изучаем аппаратуру. В Новосибирске мы сотрудничаем со многими врачами. Например, с кардиологами, аритмологами. Так, совместно с человеческими врачами мы поставили первый в Сибири водитель ритма (кардиостимулятор). Лучевой терапией мы тоже занимаемся в сотрудничестве с медиками и учёными-ядерщиками, осуществляем бор-нейтронoзахватную терапию рака: это когда опухоль облучают и внутривенно вводят раствор бора, который попадает внутрь раковых клеток и продолжает их убивать. Такого нет нигде в мире!
– Уже упомянутый Ноэль Фицпатрик в своей автобиографической книге рассуждает о том, что хорошо бы использовать ветеринарию как своего рода испытательное поле для гуманной медицины, то есть отрабатывать новые технологии не на лабораторных животных (сломал здоровую лапку – срастил обратно), а на конкретных случаях, одновременно и помогая животным, и проводя клинические испытания. Насколько это реально?
– Я тоже читал эту книгу и могу сказать, что пока это лишь фантазии. В реальной жизни так не бывает. По большей части врачам всё равно, что тут у нас происходит, им не до этого. Те, кто в курсе, – следят за нашей работой и помогают, но в тех центрах, с которыми мы сотрудничаем, как правило, технологии развиты настолько, что это мы опаздываем за ними лет на десять.
– Вы как-то в интервью сказали, что в России нет ветеринарного образования. С чем это связано и что нужно сделать, чтобы изменить ситуацию?
– Обучение ветеринарных врачей до сих пор, к сожалению, ведётся по книжкам, которые устарели лет на 30. Существует новая литература, даже переведённая на русский, а учат всё равно по древним учебникам. Кроме того, в большинстве вузов России преподаётся в первую очередь лечение сельскохозяйственных животных – и тоже по книгам, которые ещё больше устарели, лет на 50. Те препараты, которые в них рекомендуются, не просто не используются уже, а даже не существуют. Ребят, которых так обучили, потом очень сложно переучивать.
Наконец, большинство преподавателей уже очень много лет не работают по специальности. А когда ты не практикуешь (так бывает, например, когда главный врач пере- ходит в основном на административную функцию), он просто уже не знает, что происходит. А медицина – такая область, в которой нельзя стоять на месте. Нужно, как в «Алисе в Зазеркалье», бежать, чтобы только оставаться на месте, а чтобы двигаться – нужно бежать ещё быстрее. То есть – учиться всегда, всю жизнь. Постоянно выходят новые исследования, появляются новые данные…
В результате такого обучения выпускник не знает вообще ничего. Полный ноль! Если он с образовательными целями не посещает какую-то клинику, где адекватно лечат животных, то не способен вообще ни на что.
Меня на кафедре хирургии обучал практикующий врач, он оперировал каждый день, и мы это видели своими глазами, изучали на практике, а не по книжкам 1968 года…
Минсельхоз ничего пока не планирует менять в этой системе обучения – неинтересно, невыгодно. Руководители крупных клиник в Москве и Петербурге пытались как-то воздействовать на этот вопрос – безрезультатно. В итоге некоторые из них подумывают открыть свои учебные заведения. И, видимо, действительно создать альтернативные возможности обучения будет лучше и проще, чем менять всю существующую систему.
– Мы сейчас оказались в ситуации дефицита препаратов, материалов, оборудования и деталей к нему. Также, насколько я понимаю, ограничен доступ к некоторым информационным ресурсам, под вопросом участие в международных конференциях… Вы в своей деятельности ощущаете эти ограничения?
– Сложности были в начале пандемии, когда начались перебои с поставками, и нам пришлось тогда поменять все анализаторы крови, потому что в Россию перестали поставлять расходные материалы для них. Оборудование на много миллионов оказалось бесполезным. Стоит теперь, пылится на полках. Мы закупили новое оборудование, к которому есть расходники в России, обучили заново специалистов, как на нём работать. То есть потратили много сил, времени и ресурсов. В плане других расходников, препаратов – да, многое поменялось, пришлось адаптироваться. Ощущается дефицит кормов, у многих питомцев началась аллергия. Есть животные, которые могут есть только один определённый вид корма – и вдруг его нет. Значит, рацион нужно подбирать заново, а аллергию лечить гормонами и т. п. – это действительно проблема.
Протезы тоже подорожали, так как выросли цены на металл и другие материалы. Если раньше какие-то операции мы делали рутинно, теперь их количество резко уменьшилось, потому что их стоимость удвоилась, люди уже просто не могут себе такое позволить…
– Как Вы думаете, есть ли вероятность, что мы наработаем что-то своё и перестанем зависеть от поставок – будет у нас и свой хороший наркоз, и свои лечебные корма для животных?
– Хочется сказать, что да, потому что вот некоторые из моих коллег сами уже начали кое-что делать – напри- мер, силиконовые проводники, которые мы используем в некоторых операциях, теперь производятся в Москве. Какие-то высокотехнологичные вещи, конечно, тоже будут, но думаю, не раньше, чем лет через десять. Хотя у нас для этого всё есть – и сырьё, и прочие ресурсы, и специалисты… Думаю, наша надежда – на какие-то частные инициативы. Жаловаться не на что, надо работать. Если не мы – то кто?
– Известно, что ветеринарные врачи более, чем представители других профессий, подвержены суицидам. С чем это связано, и есть ли у Вас свой способ борьбы с негативом?
– Об этом очень мало кто говорит, но где-то 60–70 процентов ветврачей, которых я знаю, сидят на антидепрессантах и ходят к психологам (если могут себе позволить). Связано это с общей нагрузкой. Как это всё происходит: к тебе на приём приходит пациент (собака, кошка) и его владелец. Какой бы ты ни был крутой специалист, ты животное без участия владельца не вылечишь. И пока ты не нашёл подход к человеку (а это уже психология!), ты не можешь вылечить животное, объяснить, что сделано, даже диагноз поставить. Ведь животные не разговаривают, всю информацию мы получаем от владельца. И врач проходит с пациентом через все этапы, от первичного осмотра через все обследования, которые нужны, если требуется операция, – в моём случае я же её и делаю. Далее возможны два сценария. Первый: наступает выздоровление, все счастливы. Второй: случаются какие-то осложнения, и животное умирает, либо владельцы уже устали его лечить и принимают решение об усыплении. И в этой цепочке всё замыкается на тебе.
Ни в одной профессии такого не происходит! Поэтому так велик уровень негатива и стресса.
К тому же ветеринарный врач никак не защищён. У нас было много случаев, когда на врачей нападали, угрожали, как минимум – писали плохие отзывы. В университетах не рассказывают, что в клинику могут прийти пьяные расстроенные владельцы животного – разбираться с врачом… И чем более сложная специализация у врача, тем больше риски.
Как с этим справляться? Нужно уметь абстрагироваться, должно быть непременно какое-то хобби. У меня это мото- циклы, сноуборд, вейкборд, бассейн, велосипед – всё это от- влекает, не позволяет замкнуться в негативных эмоциях.
В некоторых клиниках – и мы тоже это делали – приглашают конфликтологов, которые учат, как правильно разрешать возникающие острые ситуации. Уже одно то, что есть специальные люди, занимающиеся конфликтами в ветеринарной сфере, говорит о том, что это явление нередкое.
Беседовала Валерия ДАРАГАН
Фотографии из архива Сергея Горшкова
Источник: «НиР» № 10, 2022