Священник, философ и учёный Павел Флоренский в духовном завещании своим детям сугубые наставления дал по поводу родовой памяти и «семейного гнезда» – сергиевопосадского дома.
«Пусть вся история рода будет закреплена в вашем доме, и пусть всё около вас будет напитано воспоминаниями, так, чтобы ничего не было мёртвого, вещного, неодухотворённого»; «мне хотелось бы, чтобы дом оставался в нашем роде, чтобы под крылом Преподобного Сергия вы, и дети, и внуки ваши долго-долго имели крепость и твёрдую опору» – так писал отец Павел.
Всей своей жизнью он показал детям, что память о предках сопрягается с историей страны и что кровное родство перерастает в духовное, когда ближним по мыслям и устремлениям тебе становится даже тот, кто жил в ином веке. Всеми своими делами отец Павел явил детям пример того, как дом разрастается до пределов отечества, созидать и сберегать которое каждый должен с не меньшим усердием, чем семейное гнездо.
Отцовские слова были восприняты, благие дела – продолжены. Несмотря на обвинение Флоренского по сфабрикованному делу, заключение и расстрел, никто из его пятерых детей не стал антисоветчиком, диссидентом, эмигрантом. Никто не утратил чувства Родины, все честно и самоотверженно служили ей. Все нашли упокоение в родной земле.
Есть в биографии отца Павла период, который, думается, повлиял на детей особо. В Первую мировую войну несколько месяцев Флоренский был священником военно-санитарного поезда, курсировавшего между фронтом и тылом: приходилось не только духовно окормлять раненых, но и выполнять задачи санитара. Среди интеллигенции уже тогда были те, кто норовил бросить камень в русского солдата, заклеймить Россию исторической неправотой. Флоренский же, исповедовавший и причащавший, свидетельствовал, что в каждом нашем воине пробудился «ангел народа русского» – «одухотворённость и нравственная сила». А после панихиды, отслуженной по погибшим, отец Павел однажды произнёс: «Те, кто положил жизнь свою за нашу общую матерь Родину, кто ей, а потому и нам тем особенно любезен, разве они не связаны с нами узами теснейшими – и любви, и близости, и родства? Вот за этих-то братьев наших должны помолиться мы тем более, ибо умерли-то они ведь ради нашей Родины, ради нас».
Отцовское восприятие ратного служения как праведного долга, единение с народом в лихую годину дети Флоренского, безусловно, тоже восприняли. В пору Великой Отечественной войны старший сын Василий Павлович (1911–1956) – декан геологоразведочного факультета Московского нефтяного института имени И. М. Губкина – принял активное участие в эвакуации института в Башкирию, наладил учебный процесс на новом месте, возглавил комиссию по реэвакуации, был награждён медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» и орденом «Знак почёта». Младший сын Михаил Павлович (1921–1961) воевал, несколько раз был ранен, контужен, награждён двумя медалями «За отвагу». Старшая дочь Ольга Павловна (1918–1998) во время войны стала Почётным донором Красного Креста, была награждена медалью «За оборону Москвы». Но особенно долгие и трудные вёрсты войны прошёл средний сын – Кирилл Павлович (1915–1982).
У отца была нерасторжимая духовная связь со своим дорогим Кирой. С большим вниманием он относился к его снам, младенческим репликам, вопросам, часто видя в них прозрение горнего мира. Как никто из детей Кира походил на отца по складу ума и души, печалились, радовались, размышляли, одолевали трудности они одинаково. Именно на Киру, когда старший сын Василий уже создал свою семью, отец Павел, находясь в заключении, возлагал ответственность за воспитание младших.
От рода Кирилл Павлович унаследовал любовь к природе и технике, был вдумчив, созерцателен, стремился к разгадке тайн окружающего мира. Ещё тринадцатилетним подростком он отправился со старшим братом в геологическую экспедицию, что позже во многом сподвигло поступить в Московский заочный геологоразведочный институт.
Из-за слабого зрения Кирилл Павлович был не годен к военной службе, и всё же в ноябре 1942-го его призвали на фронт. С 1935 года он работал в лаборатории В.И.Вернадского. Великий учёный высоко ценил молодого сотрудника и хотел выхлопотать для него бронь, отправляя в Академию наук письма с призывами «сохранить для научной работы» «совершенно исключительного» сотрудника.
Но Кирилл Павлович был человеком не только глубокого ума, но и ратного духа: воинское служение было для него долгом и промыслом. В письмах с фронта он обращался к жене с пламенными словами: «Один выход – работать, воевать не покладая рук, не щадя жизни, поскорее покончить с врагом и отучить его раз и навсегда вмешиваться в спокойную, творческую жизнь Родины. Может случиться – все мы
смертны – что я погибну в этом бою, но ты должна помнить, что это не зря – это лишь исполнение долга перед Родиной и сделано для нашей будущности».
Гвардии младший лейтенант Флоренский в составе 54 гвардейского артиллерийского Познанского Краснознамённого ордена Кутузова полка отстаивал Сталинград, изгонял фашистов из Украины, сражался в составе Первого Белорусского фронта, освобождал Польшу, добивал врага в Берлине. Во фронтовой биографии К. П. Флоренского самоотверженные бои, преодолённые зной и морозы, изнурительные форсирования Дона, Днепра, Вислы, Одера. Кирилл Павлович был награждён орденами Красной Звезды и Отечественной войны II степени, медалью «За отвагу». Велика его личная заслуга в том, что враги, столкнувшись с советской артиллерией, «получили то, чего желали – русскую землю в вечное пользование».
Война стала для К.П.Флоренского многодневной, упорной смертоносной работой, но, как учёный и мыслитель, он не мог не воспринимать её онтологически. Онтология войны К. П. Флоренского была схожа с онтологией Вернадского, который писал на фронт своему ученику: «Благодаря понятию о ноосфере я смотрю на будущее чрезвычайно оптимистично. Немцы предприняли противоестественный ход в своих идейных построениях, а так как человеческая история не есть что-нибудь случайное и теснейшим образом связана с историей биосферы, их будущее неизбежно приведёт их к упадку, из которого им нелегко будет выкарабкаться». Война влечёт историю на гибельный путь, и извечное мессианство русского человека – в восстановлении прямой, спасительной исторической стези.
К.П.Флоренский стал связующим звеном между Вернадским и своим отцом. Два гения интересовались идеями друг друга, но встретиться им так и не удалось. Тем не менее между ними стараниями Кирилла Павловича завязалась переписка. В ней Вернадский восхищался книгой «Столп и утверждение истины», а Флоренский развивал идею ноосферы, говоря, что также существует «пневматосфера» – «особая часть вещества, вовлечённая в круговорот культуры, или, точнее, круговорот духа».
К. П. Флоренский оказался наследником обеих идей, он уповал и на сферу ума, и на сферу духа. Он осознавал, что только их глубинное сочетание способно одолеть тьму, которую несёт война.
В последних фронтовых письмах жене и матери, уже из осаждённого Берлина, Кирилл Павлович часто повторял: «Хочется работать!». «Вся военная жизнь посвящена вопросу, как лучше разрушить, сломать, убить. Когда без этого нельзя было обойтись, относились к этому как к тяжёлому, но священному долгу. А теперь хочется создавать, а не разрушать...» – хочется восстанавливать ноосферу и пневматосферу. И послевоенная работа К.П.Флоренского была самозабвенной, упоительной, многогранной.
В 1958 году он руководил комплексной экспедицией в зону падания Тунгусского метеорита. Привлёк самых разных специалистов: геохимиков, геологов, петрографов, физиков, химиков, астрономов – что позволило сделать важные выводы относительно планетарной эволюции.
К.П.Флоренский стал основателем особой области знаний – сравнительной планетологии, в рамках которой он утверждал, что планеты развиваются подобно людям, и каждая из них имеет свой возраст. Например, Земля – это взрослый человек лет сорока пяти. Сравнительная планетология Флоренского предвосхитила многое из того, о чём всерьёз заговорили только после полёта человека в космос.
В 1968 году при Институте космических исследований Академии наук К.П.Флоренский организовал Лабораторию Луны и планет. Там аналитическими методами добывали сведения о природе Луны, а также конструировали луноходы и станции для доставки на Землю лунного грунта. Один из лунных кратеров впоследствии был назван в честь Кирилла Павловича Флоренского.
Проявил он себя и как гуманитарий: активно занимался охраной памятников истории и культуры, считая их важными составляющими ноосферы. С утратой хотя бы одного памятника, по мысли К.П.Флоренского, нарушается вся экосистема мысли, изменяются ход времени и причинно-следственные связи. Немало сил положил учёный на устранение причин быстрого разрушения древних каменных построек Владимиро-Суздальской Руси.
К.П.Флоренский первым в Советском Союзе стал возвращать читателям наследие отца: в 1968 году в «Учёных записках Тартуского государственного университета» его усилиями была опубликована статья «Обратная перспектива». А затем в различных изданиях увидели свет «Органопроекция», «Закон иллюзий», «Пифагоровы числа», «Symbolarium», «Пристань и бульвар», «Строение слова», «Анализ пространственности в художественно-изобразительных произведениях».
Во всём, в каждом действии и изыскании Кирилла Павловича была видна фронтовая закалка, постижение новых идей стало для него сродни форсированию водного рубежа.
Публикуемый ниже текст рассказывает о важной научной и практической задаче, решённой К. П. Флоренским незадолго до отправки на фронт, – создании вещества для маскировочной окраски нашей боевой техники.
Риторика Кирилла Павловича Флоренского в приводимом тексте удивительна. Это риторика учёного, воина, патриота. Человека, который осознавал нерасторжимость русской истории. Делателя, в котором жил отцовский завет о сбережении дома, семьи, рода, Отечества.
Дорогие товарищи!
В канун 23 февраля мы собрались все вместе, чтобы почтить нашу славную Армию и вспомнить её боевой путь.
Однако этот праздник не является военным праздником – это всенародный праздник, который поддерживает неразрывное единство нашей Армии и народа. Защита отечества, как священный долг всех граждан, закреплена в нашей Конституции. Это единство ковалось веками истории, но только после Октября получило полное развитие.
Куликовская битва, 600‐летие которой мы будем отмечать в 1980 году; борьба с интервентами, возглавляемая Мининым и Пожарским, в 1612 году; Отечественная война 1812 года; борьба Красной армии с Антантой и Великая Отечественная война дают яркие картины всенародной борьбы, когда вся Страна поднялась на защиту Родины, когда Войско сливается с Ополчением, а фронт – с тылом.
Маленьким примером из личной жизни мне хочется поделиться с вами. Несколько лет тому назад на страницах журнала «Наука и жизнь» под рубрикой «учёные – фронту», среди ряда действительно ценных работ наших крупных учёных и конструкторов, было сообщено и о моих скромных работах в области военной маскировки.
Я был и тронут этим, и смущён, так как вовсе не уверен, что они заслуживают такого соседства. Однако как из капель образуется океан, так и эта работа является каплей из грозной тучи всенародной бури.
Перед войной я был признан негодным к военной службе по состоянию зрения. У меня был военный билет, в котором значилось: «негоден», «необучен», то есть я относился к категории лиц, которых тогда выразительно называли «негодяями».
Война застала меня в экспедиции, в глухом уголке Восточного Казахстана, где не было ни радио, ни газет. По слухам было крайне трудно представить себе истинное положение вещей. Карт не было, а слухи были очень оптимистичными, вероятно, под влиянием кинофильма «Если завтра война», в котором в ответ на удар агрессора наши танки мгновенно прорывали боевые порядки противника, и вся война шла на его территории.
Когда я уловил нечто знакомое в исковерканных и перепутанных казахами названиях белорусских городов и высказал предположение, что мы отступаем, меня обвинили чуть ли не в измене и заставили замолчать.
Поэтому я старался закончить порученную мне работу, а настоящий размер бедствия начал осознавать лишь на железной дороге, когда навстречу нашему полупустому вагону, шедшему в Москву, двигались переполненные эшелоны с ранеными и эвакуированными.
В Москве оказалось, что БИОГЕЛ[1], помещавшийся на третьем этаже в здании Ломоносовского института (ныне ИГЕМ)[2] в Старомонетном переулке – эвакуирован в Казань, и во всём здании оставалось несколько человек.
Я сдал экспедиционное снаряжение единственному представителю БИОГЕЛа – А. П. Троицкой. Все мои товарищи были или в Армии, или в эвакуации. Московское ополчение уже ушло. Что же я должен делать дальше? Тут меня радушно встретил Б. В. Залесский[3]:
–Кирилл Павлович, А.Е.Ферсман[4] организует ряд спецкомиссий отделения геолого‐географических наук АН СССР для нужд Обороны. Его сейчас нет, но он приедет. Мы подбираем людей, и вы нам очень нужны в Комиссию по маскировке. Ваше откомандирование оформим потом.
Организовался небольшой, но дружный коллектив, в задачу которого входило проведение всего круга вопросов, связанных с маскировочной окраской на основе местного сырья. Мы должны были изыскивать сырьё, определять его маскировочные и технологические свойства, режим его обработки и использования. Сырьём являлись как месторождения минеральных красок в пределах Московской области, так и разные виды отходов, сырья и продукции, которые имелись в Москве и могли быть использованы – пиритные огарки, отвалы глауконита на Воскресенском химкомбинате, запасы красителей на Трёхгорной мануфактуре и т. д.
Технологию мы разрабатывали сами.
Москва становилась прифронтовым городом. Участились налёты авиации, улицы перекрывались баррикадами и противотанковыми «ежами», взад и вперёд шли солдаты. Ночью было переполнено метро, на станциях и в туннелях которого укрывались от бомбёжек оставшиеся в городе москвичи.
Рельсы пригородных железных дорог снимались для оборонительных сооружений. По Курской дороге осталась одна колея, по которой паровозик, топившийся шпалами, довозил до Подольска. Дальше пути не было.
В октябре я полностью перешёл на казарменное положение. Мы с женой[5] заняли тёмную сероводородную комнату БИОГЕЛа, которая не имела вылетающих при бомбёжках окон, а тамбурные двери позволяли лучше сохранять тепло в холодном здании. Прямо на рубильниках вили нихромовые спирали, которые согревали комнату и подсвечивали ночью.
В декабре у нас родилась дочь[6], и первой колыбелью для неё был химический стол в сероводородной. Весной нам нарезали огородные участки, как раз там, где сейчас воздвигнут Дворец пионеров, и наша дочь дышала воздухом, лёжа на меже, пока мы с женой сажали картошку.
Работа чередовалась с дежурствами на чердаке и крыше. Наш район бомбили довольно часто, так как немцы охотились за станцией МОГЭС[7], находившейся поблизости. Всего в ближайшем расстоянии от Ломоносовского института упало 48 авиабомб.
В столовой собирался интересный народ, сгруппировавшийся вокруг Оборонных комиссий А.Е.Ферсмана, в которые было привлечено много сотрудников ряда внеакадемических организаций.
Зимой стало туго с продуктами, и мы ухищрялись как могли. Вспоминаю, что когда удалось добыть мельничные «обмётки» – мучную пыль, содержащую много всякой грязи, – мы принялись варить патоку. Для этого надо добавить в болтушку серную кислоту, варить около четырёх часов, нейтрализовать мелом, отфильтровать и выпарить. Зато после всех трудов у нас появилось сладкое.
У меня сохранилась папка с некоторыми бумагами и документами 1941–1942 годов. Каждая бумажка родит воспоминание.
Вот группа работ по созданию зелёной маскировочной окраски. Дело в том, что спектр отражения растительности имеет два максимума: один в зелёной, а другой в дальней красной области спектра. В целом спектральная кривая отражения напоминает фигуру рассерженного кота, изогнувшего спину и задравшего хвост в красной области.
Подобную кривую имеет спектр окиси хрома. Естественно, что возить её с Урала было невозможно, да и хром был нужен для металлургии. Обычная зелёная краска – «вагонка» – составляется из смеси жёлтой и синей красок, с использованием «берлинской лазури». Она не имеет красного максимума в спектре отражения.
Немецкие лётчики имели специальные дешифровочные очки‐светофильтры, которые имели узкую зелёную полосу пропускания и свободное прохождение света в дальней красной части. Через такие очки природная зелень окрашивается в кирпично‐красные тона, а «вагонка» выделяется ярко‐зелёным цветом и резко бросается в глаза. Мне удалось создать два варианта дешёвой недешифрируемой окраски. Для одного из них использовалась смесь с обычной бельевой ультрамариновой синькой, запасы которой ещё были, а для другого – адсорбционные свойства зелёного глауконита, легко поддающегося окраске органическими красителями. Образующийся при этом фарблак8 имеет значительную светостойкость по сравнению с чистым красителем.
Другая история интересна тем, что пришлось выдержать значительную борьбу с тыловыми армейскими управлениями, которые всё ещё сохраняли благодушие мирного времени.
Мы настаивали, что зимой необходимо окрашивать танки, пушки и автомашины в белый цвет подручными материалами, не особенно заботясь об устойчивости покрытия, так как боевая жизнь машин очень коротка. Были составлены клеевые рецепты с использованием мела, гипса, извёстки и т. д. А от нас требовали покрытий по нормам мирного времени, с расчётом на длительное хранение на складах.
Жизнь показала, что наши представления победили, и уже в декабрьском наступлении наши танки были покрашены в белый цвет.
Интересные работы велись по созданию полевого фотометра для оценки качества маскировки, камуфлированной окраски аэростатов, заграждений и т. д.
Я счастлив думать, что хотя бы десяток‐другой танков или других объектов для бомбардировки уцелел от поражения при помощи наших красок.
Уходящее прошлое на моём маленьком примере показывает, как тесно была увязана тыловая жизнь непосредственно с нуждами фронта. Позвольте же выразить твёрдое убеждение, что если опять придёт пора тяжких испытаний – наше молодое поколение не посрамит памяти своих отцов как на фронте, так и в тылу.
22 февраля 1979 года. К. П. Флоренский
____________
1. Биогеохимическая лаборатория АН СССР. Основана В. И. Вернадским в 1928 году.
2. Институт геологии рудных месторождений, петрографии, минералогии и геохимии Российской академии наук.
3. Залесский Борис Владимирович (1887–1966) – геолог, петрограф, доктор геолого-минералогических наук.
4. Ферсман Александр Евгеньевич (1883–1945) – геолог, минералог, кристаллограф, геохимик, профессор, академик РАН, вице-президент АН СССР. В 1941 году создал и возглавил комиссию научной помощи Советской Армии при отделении геолого-географических наук АН СССР.
5. Флоренская Зинаида Сергеевна (Самуиловна) (урожд. Кейвсар) (1916– 1989). Училась на биофаке МГУ. Война прервала учёбу. После войны, когда подросли трое детей, работала лаборантом в Палеонтологическом институте.
6. Кира Кирилловна Мишина (Флоренская). В 1966 году окончила биологопочвенный факультет МГУ (кафедра геоботаники), училась в аспирантуре, работала ведущим геоботаником в институте Гипроводхоза. Участвовала в составлении геоботанической части Схемы использования и охраны водных и земельных ресурсов бассейнов рек Чу (Киргизия), Оби и Иртыша, Амура. Мать восьмерых детей, награждена орденом «Материнская слава».
7. Московская государственная электрическая станция No 1 (ныне ГЭС-1 имени П. Г. Смидовича).
8Особый пигмент, получаемый закреплением растворимого органического красителя на субстрате, обычно минерального происхождения.
Михаил КИЛЬДЯШОВ