Путь каждого человека к Богу индивидуален. Некоторым доводится получить на этом пути поистине уникальный духовный опыт. Такова история уже знакомого нашим
читателям протоиерея Сергея Михайловича КАШЕВНИКА. В октябрьском номере «НиР» мы беседовали о его экзотических путешествиях, миссионерстве, серьёзном увлечении энтомологией. В этот раз речь пойдёт о материях высшего порядка.
Беседовал Сергей Ключников
– Отец Сергий, хотелось бы услышать про Ваш персональный путь к вере – как атеистически настроенный молодой врач стал православным священником?
– Да, я родился в атеистической семье, в которой никаких христианских традиций не было. Но у меня с детства присутствовало ощущение какой-то фантастичности жизни, которой мы живём, как будто это какой-то странный спектакль, который никак не закончится, но при этом где-то есть другая, непостижимая жизнь... И я не могу к этой жизни пробиться. Это, конечно, мучительное чувство, и к девятнадцати годам я дошёл до точки кипения. До этого впервые в жизни я прочитал Евангелие (в те годы достать его было невозможно), дореволюционное традиционное синодальное издание – единственное, что осталось мне от прабабки. Прочитал – и не смог ничего понять. Мне показалось, что Евангелие – как стена без окон и дверей. Его текст, на мой тогдашний взгляд, никак особенно художественно или эмоционально не был окрашен. И я понял, что не могу читать эту книгу как любую другую, – меня не пустили в неё. Но я ухватился за одну фразу Христа: «Когда же приидет Утешитель, Которого Я пошлю вам от Отца, Дух истины, Который от Отца исходит, Он будет свидетельствовать о Мне» (Ин 15:26–27). Из этого я сделал вывод, что если я хочу знать что-либо про Христа, мне надо обращаться к Духу Святому. И я начал просить, чтобы Господь мне открылся. Просил своими словами: я хочу знать Тебя, хочу Тебя видеть, хочу понимать Тебя. При этом я сам рассуждал так: если Бог есть, то Он меня услышит и должен мне ответить. Потому что Он же видит, что я не из нахальства и не из любопытства к Нему обращаюсь, а потому что для меня крайне важно понять, кто я и зачем существую. Этой тайной обладает только Он один. И на мою просьбу пришёл ответ.
Шёл 1978 или 1979 год. Я тогда занимался лечебной гимнастикой с одним парализованным мальчиком, и как-то раз, позанимавшись с ним, решил пойти домой пешком, подышать воздухом. Был августовский вечер, где-то около пяти часов. И когда я проходил мимо 64-й больницы, я вдруг оказался в Гефсиманском саду... Я находился в кромешной темноте, где единственным источником света был человек лет тридцати с небольшим, с длинными светлыми волосами, стоявший на коленях метрах в пяти от меня. Темнота вокруг меня была вся наполнена не то корнями, не то как будто разбухшими варикозными венами. И по этим корням-сосудам толчками передвигалась тьма, как чёрная кровь. Она стремилась со всех сторон к этому человеку, который, по-видимому, молился. А от него исходил свет, и свет этот был как прозрачная вода в ручье, которая растворяла эту чёрную кровь, и она превращалась в такую же прозрачную и чистую воду. Он как будто бы весь сочился этой светозарной прозрачной водой. Но в тех местах его тела, до которых удавалось дотянуться языкам тьмы, я увидел капли кровавого пота. И в этот момент я начал понимать, Кого вижу перед собой. Не могу сказать, сколько это продолжалось – я совершенно выпал из реальности. Потом это видение погасло, ушло. А у меня ещё часа полтора сумасшедше колотилось сердце. Так в моей жизни появилось ощущение присутствия Христа. Личное! Потому что я видел Его и уже не мог сомневаться.
После этого я пришёл в храм. И вскоре столкнулся с продолжением этого опыта: стоя на молитве, я начинал видеть то, что происходит на служении, – не в той части, которую совершают люди, а в той, которую совершает Он Сам. И в течение двух с половиной лет, ходя в церковь, я так переживал праздники и евангельские события – когда читали Евангелие, оно как бы оживало. И каждый раз это было потрясение, после которого я долго приходил в себя, потому что соотнести всё это с той реальностью, в которой я жил, – жизнью простого лаборанта в советской поликлинике – было практически невозможно. Но я питался этим бесценным опытом.
– Что это был за храм?
– Церковь Илии Пророка Обыденного, один из самых прославленных московских храмов. Я застал там последнего из наших старцев – отца Николая Тихомирова, хотя старцем его не считали. Не было явных чудес и исцелений, но в нём была частица этой тайны. Он был рукоположён одним из наших священномучеников, архиепископом Филиппом, в 1921 году, в самое страшное время. Это был удивительной и нежной души человек, очень деликатный и трепетный. Но он скрывал это за маской юродства и шутовства. Он много шутил – остроумно, тонко – и, надо сказать, сбивал с толку людей, окружавших его. Я понял его и почувствовал его очень близко, и он в свою очередь желал, чтобы я был с ним в алтаре и вместе с ним молился на литургии. И там, в алтаре Нечаянной Радости, я видел Божественную литургию во всей мощи, которая совершается на Небесах, и никогда уже этого не забуду. Эти видения – как ожоги, которые никогда не заживают. В результате всего пережитого у меня в жизни оставалось только одно желание – служить Ему, когда Он приходит в Храм на Свою литургию. И этим объясняется выбор, который я сделал.
Я был студентом-медиком, интерном. Незадолго до выпуска я разбился в горах на Тянь-Шане – мы поехали с моей будущей женой и ещё с двумя товарищами в отпуск, и при попытке восхождения в гору я сорвался и пролетел тридцать пять метров. Упал на камни – у меня были сломаны ноги в коленях, позвоночник повреждён в двух местах и левая рука… Но имело значение только то, что я оказался тогда на Суде и видел свою книгу жизни. Мне было тридцать два года, и я видел, что Господь простил мне всё, что я до этих лет сделал в своей жизни. Он меня любит, Он меня ждёт. У меня есть дом, у меня есть Отец, прекраснее которого нет на свете. В результате этого переживания дальнейшее продвижение медицинской карьеры потеряло всякий смысл. Как медик я сразу оценил свои повреждения. А когда почувствовал, что нахожусь перед Отцом небесным, в моей душе возник вопрос безмолвный – какое-то дуновение от Него: «Хочешь ли, Я исцелю тебя?» А я тогда отвечал: «Мне довольно того, что Ты меня любишь...» Я не просил об исцелении. В Москву я вернулся через восемь дней. А ходить начал уже на второй день, когда откачали кровь из суставов. И никто не верил, что я пролетел высоту двенадцати этажей!
У меня не было иллюзий относительно того, что меня ожидает. Можно сказать, что я стал священником между двумя невозможностями – служить было страшно, а не служить – ещё страшнее. В Москве рукоположиться было невозможно, и для принятия сана мне пришлось уехать в Рязань. Там и началась моя церковная жизнь. Всё, что было в ней в 90-х годах, – холод, голод, нищета, отсутствие помощников, бедные крестьяне, которые утратили все знания и основы церковной жизни, – мы пережили. И во всём этом была своя радость – я ещё в те годы ощущал, что чем беднее, чем печальнее место на земле, тем вероятнее его посетит Христос.
–А как же обучение, получение церковного образования?..
– В те годы? Наверное, можно было поступить в семинарию, но я получал опыт непосредственно в храме на службе. Если у меня возникали какие-то вопросы, они разрешались тут же. В бытность мою алтарником я ведь ещё работал в поликлинике и был студентом вечернего отделения медицинского института, ни на что больше не было ни времени, ни сил. В моём понимании намного важнее было получать от Бога знания, любовь, благословение, благодать. Я не отрицаю важность духовного образования, но хочу заметить, что в большинстве случаев оно сейчас приводит к подмене настоящего опыта богообщения искусственным книжным. В целом система духовного образования, в общем-то, имеет католическое происхождение. Православию же больше свойственно обучение в Таинствах. Всё это было заложено самим Спасителем, который, когда посылал Апостолов проповедовать, сказал им: «Шедше убо научите вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, учаще их блюсти вся, елика заповедах вам» (Мф 28:19–20). То есть, иными словами, вы будете учить народы, совершая Таинства.
– Вам это переживание и знание было даровано Свыше. А если, например, будущий священник не получает столь яркого опыта – что ему делать?
– В Оптиной Пустыни до революции было немало людей – настоящих духовных гигантов, которые до шестидесяти лет подвязались в монастыре, будучи послушниками. Находясь на высоком духовном уровне, они даже не помышляли о священстве. За коровами ходили, уголёк раздували в кадиле – и это не было для них зазорно. У них была трезвая самооценка, которой сейчас большинство людей лишено. И потом, надо понимать: имеет значение не то, чего ты хочешь, а то, для чего тебя Господь сотворил.
Союз Христа с человеком – священный союз наподобие брачного. Что такое рукоположение? Это венчание с Престолом. У тебя, по сути, после рукоположения статус замужней женщины. Женщина – это мир, в котором живёт мужчина, это земля, по которой он ходит, это дом, в котором живут муж и дети, это само вещество жизни, состояние высочайшей пластичности, которому можно учиться только у Матери Божьей. И священник в этом браке тоже имеет свойство именно пластичной стороны, а не активной. И хорошо, если человек переживает это сознательно. Но в большинстве случаев вхождение в священный сан предполагает не личное служение со Христом, а просто формальное исполнение обязанностей.
Кроме того, что бы человек ни думал, что бы ни чувствовал, если ты пришёл к рукоположению в священный сан, это значит, что Дух Святой обязательно снизойдёт на тебя, потому что рукоположение, как и помазание на царство, – акт сакральный, совершаемый Самим Господом Богом. И действие, которое совершается над душой ставленника, сошествие Святого Духа, обжигает человеческую душу, потому что Бог наш есть огнь поядающий. И он обжигает человеческую душу так же, как гончар обжигает горшок в печи. И горшок этот навсегда остаётся таким, каким его гончар вылепил. Иными словами, если горшок кривой, то на всю жизнь кривым и останется. И многие люди, пришедшие к рукоположению по незрелости и легкомыслию, так и остаются «кривыми горшками», выправить их уже невозможно. Это налагает на человека колоссальную ответственность, гораздо более тяжкую, чем любое другое земное призвание. Поэтому ещё апостол Павел сказал своему ученику: «Чадо Тимофей, рук ни на кого с поспешностью не возлагай».
– Если попытаться оценить уровень веры, духовности, морали в нашей стране – он очень низок. Можно ли сказать, что внешний кризис, в котором Россия живёт сегодня, является отражением её внутреннего состояния?
– Конечно, так оно и есть. В настоящее время Россия, по сути, – атеистическая страна. В ней есть Церковь, есть мощи святых, останки праведников и мучеников, несправедливо оболганных, замученных, растоптанных, в ней есть страдания и стоны невинных жертв, которые так и остались в атмосфере нашей Родины. А на земле сменились поколения. И счёт людей, которые несут в себе христианскую генетику, идёт буквально на тысячи.
– Как бы Вы определили – если не количество храмов и не присутствие людей на церковных праздниках определяют движение к большей праведности, то что тогда?
– Количество причастников. Вот святитель Иоанн Златоуст говорил, что единственный достоверный критерий христианской жизни – то, как часто человек причащается со Христом в Тайне. Ведь Господь сказал в Своём Евангелие: «Не будете есть Моей плоти, пить Моей крови, не будете иметь в себе жизни». То есть, конечно, пока у нас сердце бьётся, мы будем живы в биологическом смысле слова, но в самом высоком смысле – жизнью это не назовёшь.
Отец Иоанн Кронштадтский как-то раз после богослужения сказал: «Сегодня причастилось четыре человека». А Морской Никольский собор в Кронштадте вмещал около трёх или четырёх тысяч человек! И когда отец Иоанн там служил, храм был полон. А в результате причастилось только четверо. И это в тогдашней России!
В русском языке слово «причастный» означает «принадлежащий, имеющий отношение». Иными словами, ты не можешь причаститься больше, чем ты причастен уже, ведь для тебя роднее Бога никого нет.
– Но это ведь не просто эмоциональное состояние?
– Конечно, эмоциональное – это только внешняя оболочка.
– Вы могли бы рассказать, как совершаются обряды на Божественной литургии?
–Богослужение в церкви совершается самим Христом и ангелами, и Матерью Божьей. А мы все образуем лишь внешнюю оболочку, в которую вступает Божественный дух, который её и наполняет. Понимание этого делает человека усердным служителем алтаря. А для этого необходимо иметь сокровенный живой опыт этого самого богослужения.
Сорок два года назад я стоял на литургии, а дьякон стал читать записки о здравии, и я, стоя напротив него, думал, что, может быть, он только время зря тратит? Это перечисление имён чужих людей, большинство из которых он, безусловно, не знает, – какое-то непонятное, искусственное. И вдруг я увидел, что он не один стоит – оказывается, справа от него стоит некто сияющий и держит перед ним как будто развёрнутый свиток. И когда дьякон произносил имена, они запечатлевались на этом свитке, как дыхание на стекле в мороз. А затем этот предстоящий ангел вознёс правую руку со свитком высоко вверх, и внезапно открылась икона Тайной вечери над царскими вратами. Оттуда, из густого, как мёд, оранжево-золотого пламени протянулась рука необыкновенной красоты и взяла у него этот свиток…
Когда ты становишься свидетелем этого чуда Божественной любви, какой-то удивительной тонкости и деликатного отношения к человеческой жизни, это не может не поражать. Надо просить этой тонкости, просить откровения у Господа Бога – большинство этого не делает. Как Христос сказал: «Если же у кого из вас недостает мудрости, да просит у Бога, дающего всем просто и без упреков, – и дастся ему» (Иак 1:5).
Литургия – это целая жизнь. Вот она заканчивается, ты причастился – и достиг самого высокого, что только может быть в жизни. Сам Сын Божий напитал тебя Своей плотью и кровью! Это кульминация жизни мира – выше этого и дальше этого ничего нет. И если человек причащается этих Христовых Тайн от всего сердца, потом у него бывает период тяжёлой адаптация к мирской жизни.
– Ну что ж, Отец Сергий, это была очень интересная и, я надеюсь, не последняя наша беседа. Задам ещё один вопрос: что бы Вы пожелали читателям нашего журнала?
– Честности в искании истины. Её больше всего не хватает людям. Многие лгут сами себе, выбирают недостойную цель жизни. Человеческая жизнь – одно из самых величайших проявлений Бога в материальном мире. Древние египтяне обозначали человека и жизни одним и тем же словом – «анх». То есть получается, что человек, в понимании египтян, – синоним жизни. Нет человека – нет и жизни. Поэтому, например, на изображениях Солнце «Ра» – Отца Небесного – каждый исходящий от него луч заканчивается человеческой кистью, которая держит за кольцо «анх» – крест жизни. И получается, что человек – это посланник Отца Небесного, который, как луч, простерт во Вселенной в какую-то определённую точку, куда он должен принести жизнь, коснувшись крестом того места, куда послан. Вот предназначение человека, его подлинное величие!