• +7 (495) 911-01-26
  • Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript.
Возвращение к истокам

Возвращение к истокам

Термин «двоеверие» нередко и сегодня служит инструментом атаки на традиционную народную культуру в попытках представить её по сути языческой.

Между тем её духовные основания в гораздо большей степени опираются на православную веру и ценности. Попробуем вместе с историком, этнографом и антропологом Григорием БАЗЛОВЫМ разобраться, что же на самом деле кроется за концепцией «двоеверия».

Надежды неоязычников

Понятие «двоеверие» зазвучало в кругах любителей русской старины во второй половине XIX века. Затруднительно определить, кто первым ввёл его в научный оборот, но безусловно, что термин был подхвачен обществом и развёрнут, укоренён, узаконен в советской, атеистической историографии, посвящённой духовной жизни простого русского народа.

Коротко говоря, под этим термином подразумевается, что по принятии христианства Русь исповедовала его лишь внешне, заменив древних языческих идолов образами христианских святых.

В начале 1990‑х годов в условиях образовавшегося идеологического вакуума в обществе развился повышенный интерес ко всему загадочному, оккультному, религиозному, в том числе и к дохристианской религии славян. Начали возникать неоязыческие конструкции с претензией на «древнеславянскую религиозность». Их становилось всё больше, они невероятно отличались друг от друга, но все одинаково пытались доказать своё право говорить от имени русского народа, его «исконной веры». Подход к изучению фольклорных традиций с лекалом «двоеверия» оказался очень востребован народившимся неязыческим движением. Принятие термина позволяло им говорить, что язычество на Руси никогда не умирало. Просто маскировалось от «кровавых церковных гонений». Следующим шагом неоязычников было объявление «языческой монополии» на весь фольклор. Мол, сказки, песни, танцы, костюм, кухня – всё-всё-всё – это замаскированная славянская языческая религия. И нет там никакого христианства. А всё христианское – это у попов, в церквах, вне народной жизни. Следующий их идеологический посыл – объявление всего христианского нерусским и даже – антирусским.

Используя термин «двоеверие», язычникам было удобно воевать на своём новом поприще. Оставалось только удалить христианство из народной культуры, а в образовавшиеся пустоты вставить своих умозрительных кумиров. Ссылаясь на работы видных советских учёных и искажая их (как, например, труды крупнейшего исследователя дохристианской культуры академика Б.А. Рыбакова), они пытались (и стараются теперь) доказать свою правоту. Аргументы в пользу феномена «двоеверия» можно разделить на две группы.

  1. Крестьяне в крещёной Руси продолжали обрядовое общение с водяными, лешими, домовыми. Они совершали магические обряды, которые относятся именно к богослужебной практике дохристианской славянской религии, верили в силу оберегов, лечили заговорами и справляли христианские праздники вне церкви посвоему, то есть – по-язычески.
  2. Почитание христианских святых на самом деле маскировало культ славянских языческих богов. Так, под почитанием святого Власия был скрыт культ Велеса. Под именем Илии Пророка почитали Перуна, под Козьмой и Демьяном – кузнеца Сварога. Под именем христианской великомученицы III века Параскевы (Пятницы) чтили будто бы богиню Макошь.

Нужно отметить, что к нашему времени термин «двоеверие» в научной среде исчерпал и изжил себя. Это поняли практически все учёные, занимавшиеся и занимающиеся вопросами религии и изучающие религиозные традиции русского народа. А пришло это понимание именно по той очевидной причине, что никакого двоеверия на Руси не было.

Не было такой особой религии, которая состояла бы из двух! Наряду с православным христианством существовали ереси и суеверия, колдовство и анимизм – такая ситуация встречается в любой религии, во всякое время и у всех народов. Однако никто не говорит о существовании у них двоеверия! Общение с духами и падшими ангелами вовсе не является прерогативой дохристианской славянской веры. Есть некоторые формы такого общения и в каноническом христианстве.

Например, молебны бесплотным силам, ангелу-хранителю или примеры изгнания бесов из одержимых… Суеверное же отношение к демонам может возникнуть и в христианской стране, вовсе не восходя генетически ко временам язычества. В наше непростое время достаточно включить телевизор, полистать каналы – и наверняка на одном из них появится некая «прорицательница» или «целительница», окружённая православными иконами и одновременно вещающая о карме, чакрах и реинкарнации. Её практики вовсе не являются христианским учением. Но что интересно: деятельность таких «волшебниц» не является и наследием славянского язычества. Это – синкретический, искусственный новодел. И таких новоделов (особенно в 90‑х годах ХХ столетия) было не счесть.

Оказывалось влияние на русскую духовную культуру и в Средневековье. Сильный след оставил на учениях русских еретиков иудаизм, обобщённо это явление тогда называли «ересью жидовствующих». Мощное, но на первый взгляд малозаметное влияние шло от финно-угорских народов, слывших умелыми колдунами.

Не случайно у Пушкина, в некоторый период жизни пытливо интересовавшегося магией и оккультизмом, в поэме «Руслан и Людмила» именно финн изображён знаменитым чародеем. Вносили свой вклад и европейские сатанисты, масоны и представители оккультных ветвей протестантизма.

Обманчивые находки

Опытные в экспедиционной работе собиратели (этнологи и фольклористы) хорошо знают, что не всё найденное в экспедициях и на первый взгляд древнее, – архаика народной жизни. Например, это могут быть придумки конкретного, одного-единственного человека, пусть даже живущего в глухой деревне, и эти его «личные первобытные культы» никогда не были свойственны дохристианской славянской традиции и религии.

Необычный обряд или поверье может оказаться наследием какой-то забытой секты, взгляды которой были диаметрально противоположны общепринятым. А найденная редкая легенда – вероятно, искажённым до неузнаваемости пересказом кем-то прочитанной и пересказанной художественной книги. Неопытный собиратель фольклора обрадуется, думая, что встретился с чем-то очень древним и характерным…

Рассмотрим такой пример. Во время голода в Поволжье, устроенного в качестве мести за крестьянские восстания, фиксировались случаи людоедства. Обезумевшие от голода люди иногда начинали есть себе подобных. Это исторический факт, он довольно хорошо известен. В масштабе русской истории это происходило сравнительно недавно, всего сто лет назад. Если мы представляем себе масштабы той исторической драмы, если при этом мы не утратили способность рассуждать, то у нас не может возникнуть мысль считать людоедство настоящей и древней традицией русских крестьян. Просто мы записали воспоминания о поступках повредившихся рассудком людей.

Другой пример из нашего времени. Студент, чтобы сдать экзамен на пятёрку, кладёт под правую пятку пятак. Примитивная симпатическая магия, магия подобия. Очевидно, что с точки зрения христианина это язычество. Но язычество не в том смысле, что обряд восходит к дохристианской славянской религии, а в том, что это примитивное первобытное колдовство, совсем не старинное по происхождению, а очень даже современное, порождённое студенческими суевериями.

Теперь представьте, что мы имеем дело с каким-то суеверием, возникшим триста лет назад, значение которого мы уже не понимаем. Учёные слависты, особенно этнологи и фольклористы, желательно имеющие представление о богословии, возможно, и смогут разобраться, принадлежит этот обряд славянской дохристианской древности или нет. А человеку, образованному в другой отрасли знаний, сделать это чрезвычайно трудно. Обычно – невозможно. Очень опасно видеть сохранившийся реликт древней славянской веры в любом проявлении нехристианского поведения русских. В большинстве случаев такой подход приведёт исследователя к ложным выводам. Ведь в христианские времена в народе родилось множество суеверий, не имеющих никакого отношения к древней вере славян.

Много представлений и обычаев появилось на Руси от народов, не родственных славянам, а зачастую даже культурно чуждых. Примечательно, что такие первобытные формы религиозной жизни, как тотемизм, фетишизм, магия, анимизм, большинством учёных не считаются религией. В лучшем случае их именуют «ранними формами религии» или «предрелигиозными представлениями», «первобытными формами религиозного сознания».

Раньше их называли не верой, а верованиями. Религия подразумевает системное представление о потустороннем мире, наличие Бога (или хотя бы некоторого количества богов), с которым у верующего устанавливается личная связь. Слово «религия» и происходит от латинского religare, что значит «связывать». Разнообразные формы суеверий и примитивные религиозные проявления сопровождали человечество на протяжении всего его существования. Так же неистребимы они и сейчас. Ведь и из христианской среды появились диковинные, совершенно не соотносимые с христианским учением секты скопцов, дырников, прыгунов, хлыстов.

Примитивные формы атеистического сознания, воспитанного на идеях вульгарно понятого дарвинизма, подразумевают автоматически, что как в неживой природе, так и в духовной жизни всё развивается поступательно, от низшего к высшему. Поэтому априори признаётся, что первобытные культы были примитивными, а представление о Едином Боге – это некоторый итог многотысячелетнего человеческого богоискания.

Однако в христианской традиции мы находим противоположную точку зрения – о том, что прежде человек был ближе к Богу и не сомневался в единобожии. Примеры же многобожия и разнообразных примитивных суеверий – это последствия деградации религиозных взглядов вследствие отпадения человека от Бога. Кстати говоря, примерно так же смотрят на эту проблему все древние религии: и зороастризм, и буддизм, и индуизм.

Примеров деградации в истории множество. Некогда социально и художественно высокоразвитые, имевшие сложную религиозную систему взглядов инки превратились в неграмотных крестьян, сохранивших в народной памяти лишь примитивные шаманские культы.

Суданские нубийцы, однажды повелевавшие Египтом, строившие пирамиды, возводившие и расписывавшие православные храмы, теперь живут в глиняных хижинах и ведут чрезвычайно примитивное хозяйство. Они даже не помнят о своём блистательном прошлом. Да что далеко ходить! Вспомним СССР. Например, 1970‑е годы. Молодёжь в массе своей – атеисты, не имеющие никакого представления не только о христианстве, но даже вообще о духовном мире. Однако суеверия в народе процветали пышно. В интеллигентских кругах (как, впрочем, и в XVIII–XIX веках) были в моде оккультизм и астрология. А ведь всего за 50–60 лет до этого Россия была крупнейшей православной державой в мире. Религиозное невежество всегда порождает первобытные, дорелигиозные формы сознания. Кажущаяся первобытность некоторых обычаев и представлений крестьянства, фиксируемая этнологами, во многих случаях может оказаться примером деградации некогда цельного религиозного взгляда. Это всегда следует учитывать. Не «двоеверие», а существующее наряду с каноническим православием духовное заблуждение и невежество создаёт иллюзию существования «двух вер» одного народа.

Тот факт, что русские отмечали религиозные праздники не только по-церковному, но и по-народному, также не говорит о существовании «двух вер» одновременно. Народный праздник сам по себе так же далёк от языческой религии, как и от православия. Он подобен праздничной трапезе, которую устраивают по любому поводу – религиозному или светскому. Сама же трапеза не имеет прямого отношения ни к религии, ни к атеизму. Собравшись за праздничным рождественским столом, греки будут есть греческие блюда, сербы – сербские, русские – русские, согласно привычке и обычаям своего народа. Так же и народный праздник – он являет собой те или иные предпочтения этноса в его эстетике, темпераменте, пластике, хореографии и формах выражения радости. Формы эти очень древние, архетипичные. Они складываются тысячелетиями и формируются одновременно, параллельно с формированием этноса, с его этнической психологией, хозяйственно-культурным типом и даже с особенностями его антропологии. То, что народ после церковного богослужения шёл отмечать религиозный праздник по-своему, в согласии с тысячелетней привычкой, говорит о том, что он воспринимал христианский религиозный праздник как свой собственный, не иноземный, не инославный. Наличие двух форм празднования религиозного торжества говорит не о двоеверии (как бы кому этого ни хотелось), а о наличии двух ритуальных норм проведения христианского праздника: церковного – храмового – и светского, народного.

Иллюзия Иванова дня

Ещё одна причина, по которой мы обнаруживаем две обрядовые формы празднования у русского народа, вероятно, заключается в том, что православное христианство распространялось по Руси быстрее, чем духовенство успевало обучать народ богослужебному канону. Быстрее, чем образовывались приходы и строились храмы. Народ органично воспринимал Благую Весть, и она появлялась в таких местах, куда батюшки приходили иногда спустя столетия. Само собой, появлялись апокрифы, сочинялись неканонические молитвы, соединялись воедино прежние дохристианские представления о духовной жизни с новыми – христианскими. И до появления канона и храмов народ отмечал праздник в согласии со своим вкусом и сообразуясь с пониманием празднуемого события. Так, например, у славян омовение в бане и купание в водоёмах не только было гигиенической процедурой, но и воспринималось как очистительный обряд. Корни таких представлений уходят в далёкие времена индоевропейского единства.

По этой причине первые христиане дали Иоанну Крестителю нарицательное имя Купала, в память о том, что он крестил людей, погружая их в воду. В день поминовения Иоанна Крестителя (Иванов день – 7 июля) люди ритуально воспроизводили события той далёкой эпохи, окунаясь в реки и озёра, подобно тому, как это делали первые крестившиеся у Иоанна Предтечи. Конечно, они делали это не все вместе – женщины и мужчины отдельно.

На берегу реки Мсты, около деревни Поляны, есть две купалки (место для купания в реке), метрах в трёхстах друг от друга. Одна называется «Камешки», там купались мужчины. Другая – «Девичья», для женщин. Прибрежные кусты не оставляли места для какой-либо эротики.

Народный обряд купальского омовения – совершенно не канонический, тем не менее восходит к воспоминаниям о евангельских событиях, произошедших две тысячи лет назад на реке Иордан. Романтически настроенные учёные конца XIX века пытались увидеть в этом празднике языческое богослужение в честь «славянского бога» Купалы. Так придумали бога, которого никогда не существовало. Дружно подхватили эту традицию неоязычники конца ХХ века. По всем этнографическим материалам, празднование Иванова дня было очень целомудренным. Не было никаких оргий, забегов голышом и прочих безобразий. Как мы уже отмечали, неоязычники – заложники советской атеистической культуры, а в купе с ней – и литературного жара фэнтези, сделавшегося весьма популярным на постсоветском пространстве.

С праздником Ивана Купалы сыграл злую шутку и фильм Андрея Тарковского «Андрей Рублёв». В одном из эпизодов монах попадает на «языческий праздник Купало», где обнажённые люди бегают по лесу и беспорядочно вступают в половые отношения.

Почему вдруг гениальный режиссёр Андрей Тарковский, который, однако, не был знатоком ни истории русского православия, ни традиционной народной культуры, создал такой образ, сегодня сказать сложно. Ведь ничего подобного ни фольклор, ни источники не фиксируют. Учёный с мировым именем, спаситель Успенского и Дмитриевского соборов и храма Покрова на Нерли профессор Н. Воронин, к которому Тарковский и Кончаловский приезжали за благословением фильма, считал, что сценарий и фильм, несмотря на множество художественных находок и чисто кинематографических достижений, наполнен натурализмом и эротикой, которой в истории Древней Руси в таком количестве не было.

Так или иначе, именно фильм Тарковского сформировал у советской интеллигенции, да и вообще у советских людей, забывших и утративших народную традицию, представление об Ивановом дне как о празднике эротическом. Многие священники, смотревшие картину, также на её основании сформировали неверное представление об этом народном празднике. Голос же этнологов и фольклористов, как водится, был заглушён единодушным хором несведущих, но активных людей.

Так получилось, что народная форма празднования христианского праздника была сначала оболгана, а потом – в этой извращённой форме – перенята и прославлена энтузиастами постсоветского неоязычества.

Очень близок к народному празднику Ивана Купалы обычай купаться на Богоявление и Крещение Господне. В других северных странах в этот праздник в прорубь не лезут.

Хочу подчеркнуть, что, безусловно, народные формы празднования не заменяют церковные, а существуют одновременно с ними. И всё же не стоит делать из этого выводы о «двоеверии».

Проводы русской зимы

Очень рельефно иллюстрирует проблему двоеверия история празднования Масленицы. В Советском Союзе – государстве атеистическом – на рубеже зимы и весны устраивали «Проводы русской зимы». Обычно этот весёлый и всеми любимый праздник приурочивали к выходным дням. В народе его часто называли Масленицей, потому что он сопровождался обычаем есть блины с маслом. Считалось, что это древнерусский, чисто языческий обычай.

На самом деле «Проводы зимы» маскировали, замещали русский православный праздник, даже целый период подготовки к Великому посту, который ещё назывался «сырная, или мясопустная неделя» – поскольку православные, готовясь к посту, переставали есть мясо, а сыр и молоко с маслом ещё ели. Название же праздничного костра – «масленица» – происходило от обычая в последний день сырной недели бросать в костёр недоеденное сливочное масло, творог, выливать молоко. Мол, в пост оно уже не пригодится.

Впрочем, подмена традиционных представлений и религиозных праздников производилась в атеистическом государстве осознанно, продуманно. Так, Рождество превратилось в праздник со странным названием «Ёлка», Пасха и Троица – в «Маёвку», праздник Рождества Богородицы был переделан в «День урожая». Обратим только внимание на системность таких «праздничных трансформаций». Требовалось убрать духовное из жизни общества. Конечно, средства массовой информации старались наполнить советские праздники сентиментальным или политическим содержанием. Отчасти это получалось, но по большому счёту было не очень убедительно. Проводилась своего рода «обратная инкультурация». Праздник должен иметь какой-то значимый повод. Желательно связанный с важным событием, как, например, День Победы или Рождество Христово. Тогда событие одухотворяет людей, согревает душу, укрепляет и сплачивает народ. Что же являлось поводом к празднованию новых, атеистических праздников и что служило поводом к веселью, например, на майские праздники? Солидарность трудящихся разных стран?..

Но к приходу весны – которая, кстати, всегда приходит сама, несмотря ни на какие чиновничьи запреты, – это имело весьма отдалённое отношение. В подлинном праздничном ритуале на первом месте находится всё-таки осмысление людьми ритуальных действий и наполнение их тем или иным значением. Мы знаем, что сжигание Масленицы, её утопление в проруби или разрывание на части восходит к очень древним индоевропейским обычаям. Схожие весенние обряды существуют и у других народов, не имеющих отношения к христианству, – например, в Северной Индии: там сжигают чучело, символизирующее зло. Эти обряды родственны нашим масленичным и имеют с ними общие индоевропейские истоки. Однако нельзя утверждать, что смысловое наполнение ритуалов, сохранившихся в Северной Индии, аналогично обрядам наших общих древних предков – ариев, или, если угодно, иафетитов.

Так в Индии, например, большой популярностью пользуется фестиваль «холи», во время которого разводят костёр для символического сожжения демоницы Холики. Сам праздник знаменует приход весны со всеми её радостями, обновление, возрождение природы.

Обряды сжигания чучел распространены и в других культурах. Иногда они и вовсе не связаны с религией. Так, например, атеисты-большевики сжигали на демонстрациях чучела «буржуев» и капиталистов. Арабы сжигают изображение американского президента. И всё же если праздник происходит в православной стране, то имеет не языческий, а христианский смысл, хотя по форме может в чём-то совпадать с праздниками дохристианских верований. Например, греческие христиане перед Пасхой сжигают чучело Иуды…

Таким образом, сожжение чучела является неким архетипическим действием, не связанным напрямую с религиозной практикой. То или иное значение акт сожжения приобретает только после наполнения обряда мистериальным смыслом. Тогда «текст» обрядового действия приобретает священное значение и осмысленное звучание.

По утверждению известного уральского фольклориста иерея Евгения Пестерева, ссылавшегося на многочисленные материалы фольклорных экспедиций, в старину в православной среде чучело Масленицы символизировало ветхого человека[1], что имело глубокий духовный смысл для христианина, готовящегося на сырной неделе к подвижничеству Великого поста.

Этим обрядовым действием люди демонстрировали отказ от плотскóго взгляда на жизнь и сосредоточение на духовном делании. Таким образом, существуют как бы два пласта масленичной обрядности. Один древний – православный. Другой – атеистический, советский, сознательно лишённый духовного и религиозного смысла, чем-то напоминающй умозрительный примитивно-магический культ. Православный же был логичен, а ритуальные действия наполнены смыслом: христиане готовились к посту и сжиганием Масленицы знаменовали начало духовного труда в подвижничестве Великого поста.

Каким было значение этой обрядовой лексики у славян-язычников, мы достоверно не знаем. Скорее всего, этот праздник был связан с весенним обновлением природы, а следом за ней и человека, как её части. Такое мнение в своё время высказала кандидат исторических наук, этнограф и искусствовед С.В. Жарникова. Если это так, то дохристианское значение масленичной обрядности существенно ближе к православному, нежели бессмысленные культпросветовские «Проводы русской зимы».

Следует упомянуть, что понимание Масленицы разными объединениями современных неоязычников значительно разнится. Но вместе с тем оно ближе к «культпросветовскому». И мы нет-нет да и слышим о «принесении в жертву чучела зимы», о том, что сожжением Масленицы «убивают» зиму и тем помогают весне быстрее наступить… Примерно с той же коннотацией описывают неоязычники и обрядовое значение праздничных боёв «стенка на стенку». Им видится в этом состязании бой сил весеннего пробуждения с силами зимнего оцепенения. Истинное – христианское, народное понимание значения масленичных праздников сознательно игнорируется, искажается и перелицовывается как атеистическими работниками культпросвета, так и постмодернистскими неоязычниками.

Наиболее точно, на наш взгляд, воспроизводит масленичные праздники – с сохранением аутентичной народной обрядности, православного смысла, который в этом празднике закреплён уж как тысячу лет, – Российский фольклорный союз, крупнейшая и авторитетнейшая организация, объединяющая профессиональных этнографов, фольклористов, этномузыкологов, вдумчивых любителей старины и народной культуры. Именно такой достоверный опыт подлинного народного праздника нам необходимо возвратить в народный календарь!

Пора решительно перестать использовать постмодернистские симулякры и обветшавшие социокультурные протезы! Пришло время возвращаться к себе и кропотливо избавляться от исторического беспамятства.

[1] Ветхий человек – библейский термин, означающий внутреннюю греховную сущность человека. Термин этот не раз употребляется апостолом Павлом в его Посланиях (например, Рим 6:6; Ефес 4: 22; Колос 3: 9) именно в смысле той старой греховной натуры, которая должна быть подавлена и заменена совершенно новой, более здоровой сущностью во всяком возрождённом свыше христианине. Этот идеал христианского возрождения, конечно, не всегда осуществляется в действительности, и ветхий человек продолжает оставаться и в возрождённом, обнаруживая свою живучесть в тех побуждениях, которые часто овладевают человеком вопреки его лучшим намерениям (как это было даже и с самим апостолом Павлом, на что он горько жалуется в Рим 7:15 и далее). Апостол Павел, уговаривая колосских христиан отстать от своих прежних греховных привычек, обобщает их под термином «ветхий человек» и увещевает «сбросить с себя ветхого человека с делами его и облечься в нового» (Колос 3:8 и далее). Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона.

Источник: "НиР" № 3, 2022

 


© 2024 Наука и религия | Создание сайта – UPix