Что такое классический буддизм и какова специфика чань-буддизма, в чём отличие подлинного буддизма от игры в него? На эти вопросы отвечает Алексей Александрович МАСЛОВ - известный российский востоковед, доктор исторических наук, специалист в области культурных традиций китайской цивилизации, политолог и директор Института стран Азии и Африки (ИСАА). Алексей Александрович также рассказывает об исследовательских программах по буддизму, реализуемых в ИСАА, и о значении светского буддийского образования в России.
- Алексей Александрович, расскажите, пожалуйста, что для Вас буддизм как для человека и для учёного?
- Внутри буддизма заключена непротиворечивая и неальтернативная система, которая и объясняет сам факт его существования. Это очень важно, ведь если система отвергает другие системы и весь остальной мир, приводит к конфликтам с другими системами, то она опасна, и следующий ей человек находится в противоречии со всем внешним миром, что влияет на его психику, работу, здоровье - внутренний конфликт всегда выражается в конфликтах внешних. Буддизм же позволяет не делить мир на правильное и неправильное, хорошее и плохое. Это отражается и в науке: буддизм позволяет не делить научную истину на «хорошую» и «плохую», особенно в гуманитарных дисциплинах, и, как ни странно, даёт возможность оставаться буддистом в рамках рационального осмысления действительности, не отдавая предпочтения ни одной точке зрения, а лишь непротиворечиво сравнивая их.
Для меня буддизм - это система осмысления действительности и своего места в этой реальности. Но одновременно это и система огромной внутренней дисциплины. Например, та традиция, в которой я обучался, школа цаодун (традиция чань-буддизма), очень жёсткая с точки зрения некоторых бытовых аспектов, на которые меньше обращают внимания в других школах чань-буддизма. Например, это довольно строгое отношение к наградам, подаркам. Если есть возможность, лучше не принимать награды, грамоты и благодарности: они искажают понимание собственного Я в этой реальности. Если есть возможность не писать о каких-то вещах, которые могут быть поняты неправильно, породив при этом ненависть и споры, лучше о них не писать. За каждым из этих постулатов стоит какое-то разумное объяснение и исторический опыт, и в этом смысле буддизм - ограничительное средство для преодоления безответственной жизни в светском обществе. Подлинный буддизм не может быть некой культуртрегерской игрой, ссылающейся на Дайсэцу Судзуки и Алана Уотса - не монахов, а популяризаторов буддизма, которые просто не могли, в силу жанра своих книг, передать глубокую духовную традицию в её подлинности. Буддизм исходит из разумного самоограничения, самодисциплины, из контроля над действиями, словами и мыслями. Недопустимо играть в буддизм. Буддийская традиция за то, чтобы человек без необходимости не постулировал свою буддийскую принадлежность. Сама привязанность к буддизму, публично заявленная таким образом, становится клёшей - загрязнением сознания, которое не даёт возможность идти дальше. Когда человек с вызовом говорит: я буддист, потому не пью вина и не убиваю живых существ, - это не настоящий буддист. На Западе вообще принято превращать любую духовную традицию в культуртрегерство, и понятно почему - дело в том, что буддисты на Западе, и не только, скажем, Ричард Гир, родились не в буддийской, а в христианской традиции. Неважно, ходили они в церковь или нет. Психологически многие вещи, которые они почерпнули из детства, из среды, они автоматически переносят на буддизм. И в этом плане могут возникать противостояния между буддийскими группами на Западе, споры о «правильности» буддизма или даже трактовки отдельно взятого текста - в общем, готовность умереть за истину. Это как раз то, что в истинном буддизме полностью отсутствует. Этот «спор о единственно возможной истине» пришёл, конечно, из христианской традиции, и постулат о том, что религия буквально с оружием в руках должна отстаивать свою правоту, тоже перекочевал из христианской традиции, а позже и из ислама... И у людей, пришедших в буддизм из христианства, в глубине сознания изначально заложена склонность к агрессивной защите истины. Никто из крупнейших мастеров, которых я видел и в Тибете, и в Китае, и в Японии, никогда не говорил: вот я буддист, и нам нужно сражаться за Истину. А если бы сказали, то им их же собратья ответили бы, что это полный бред и слом той духовной реальности, в которой они живут.
- Каково было влияние Китая на буддизм в целом?
- Буддизму в Китае изначально пришлось очень сложно, потому что в Китай из Индии он приходит в достаточно ригидной форме. Главная проблема заключалась в точности перевода изначальных текстов и передаче смыслов, подборе правильных терминов, ведь китайский термин, воплощённый в иероглифе, - это устоявшееся понятие. Если в европейском языке мы можем сконструировать понятие и сказать «карма» или «нирвана», составив эти слова из букв, в Китае это невозможно: все понятийные ячейки заняты. Нужно было подобрать близкое по значению понятие, не случайно, например, слово «дхарма» изначально переводилось как «Дао» (то есть «Путь»), затем остановились на понятии «Фа» - «закон», но в Китае понятие «закон» уже существовало и использовалось разными традициями, например, легистами, и нужно было изначально объяснять, что «закон буддийский» совсем не то же, что «закон легистский». Так китайский буддизм оказался во II-III веках в понятийном тупике. В Китай приезжало много монахов из Индии, приходя либо через территорию южного Китая, через Гуанчжоу, либо следуя через территорию нынешнего Афганистана, принадлежали они разным буддийским направлениям, и невозможно было понять, одна это религия или нет. Природа всегда подбирает оптимальный вариант: даосизм повлиял на буддизм, показав, что важны не понятия, а состояния сознания. Это и есть изначальное понимание буддизма - максимальное разнообразие и попытка вместить его в уже существующие китайские понятия. Догматика буддийских понятий, принимаемая за буддизм, отошла на второй план, а первичной стала идея освобождения от конвенций, от путаницы в словах, от спотыкания на понятиях, которые потом начал проповедовать чань-буддизм. Упрощая, можно сказать, что чань-буддизм - это «даосизация» буддизма. В даосизме и чань-буддизме - неважно, какому учению ты следуешь и в какой стороне света медитируешь, - важно, что представляет из себя твой чистый разум. Это понятие «опустошения» в буддизме взывает к изначальной сути учения. Я напомню, что когда проповедовал Гаутама, школ никаких не было, вся пропоедь Гаутамы и была школой. Только сознание и только мысль. Она и стала главной для Китая. Надо было придумать методику, и ею стала методика медитации - точнее, десятки и сотни разных способов самосозерцания и внутреннего самопрозрения, випассаны (по-китайски - гуань). Но медитация разнообразна - она может быть сидячей, стоячей, ходячей, и таким образом понятие дхиана (это и есть медитация, созерцание) расширилось невероятным образом. Интересно, что китайское понятие «чань» (японское «дзен») изначально означало состояние правителя, когда он восходил на священную гору и начинал взывать к духам. Вот это прямое, неопосредованное воздействие сил, которые он не видит, но с которыми соприкасается в момент радения, и легло в основу понятия «чань». А потом школы, начиная с VII-XII веков, начали активно разделяться на основе разных методов очищения сознания. Но главное в них - идея, что твоё сердце и есть Будда, и неважно, что происходит снаружи, потому что весь мир сводится к актам твоего сознания: это и есть чань. Только ты сам являешься творцом мира, и поскольку этот мир реален именно для тебя, ты должен сам его исправлять. Отсюда и практика метода «взирая на стену, становиться Буддой». Эта идея и сейчас лежит в основе чань-буддийской практики: меньше внешнего, больше внутреннего.
- Оказал ли чань-буддизм какое-то воздействие на государственную политику Китая, как тот же даосизм?
- Я был выделил здесь три аспекта. Первый - создание того, что мы называем китайским синкретизмом. В XII-XIII веках появляются группы монахов, которые, строго говоря, не делали жёстких различий между буддийской и даосской практикой, методы и терминология перемешивались. Чань-буддизм, и буддизм в целом, повлиял на формирование синкретического комплекса. У нас, западных исследователей, иногда встречается представление, что в Китае были отдельные чётко выделенные группы - буддисты, даосы, конфуцианцы. В реальной жизни в Китае, если ты не монах и не живёшь в монастыре, отличить в повседневной жизни буддиста от даоса невозможно, если он сам не будет явно декларировать это, так же, как и многие тексты в равной степени используют терминологию и методику сразу нескольких школ.
Второй момент, на что повлиял чань-буддизм, - это искусство. Здесь достаточно вспомнить хотя бы знаменитую монохромную китайскую живопись, созерцательные стихотворения, даосско-буддийский фарфор - намеренно грубоватый, сделанный так, чтобы было видно, что это ручная работа.
И, наконец, третье, - это рождение большой категории чиновников-аристократов духа, которые часто были на службе у государства, но при этом видели огромное отдохновение в уточнённой поэзии или созерцании гор и вод. Все они - Ли Бо, Ду Фу, Бо Цзюйи - поэты, но на самом деле и чиновники, они получали жалование не как поэты, а как служивые люди. У них всего была некая ячейка, место, где они могли отвлечься от влияния всеподавляющей имперской культуры. И в этом плане есть понимание того, что существующее «Я» не есть конечная реальность, эта жизнь эксплуатирует моё тело, мысли, развитие, но не моё «Я», которое всегда пребывает неименным и незатронутым. Это и давало возможность сохранить здоровую психику.
- Какие аспекты буддизма Вам наиболее интересны в исследовательском смысле? Вы писали на многие темы, а начинали со статей и книг по боевым искусствам. Как Вы искали материалы на эту и другие темы?
- Конечно, боевые искусства - это то, с чего начинался исследовательский интерес к Азии у многих людей моего поколения, но мы должны понимать, что в реальности, что бы ни говорили энтузиасты, мы знаем один- единственный буддийский монастырь, где регулярно и долгосрочно практиковали боевые искусства - это Шаолиньсы. И это скорее исключение, чем правило. Более того, он был «раскручен» даже не сегодня, а ещё во времена династии Цин, то есть в XVII-XVIII веках. В этом нет ничего плохого, другие монастыри «пиарились» по- своему, например, рассказывали о регулярном их посещении известными поэтами или правителями. Но самое интересное - это даосско-буддийский синкретизм, который царствовал в умах и практиках многих последователей эзотерической традиции. При этом государство в Китае всегда было абсолютным цензором происходящего как в земном, так и в небесном мире, и император считался не просто администратором, но воплощённым духом, который правит на земле и обладает полнотой дэ - благодатной энергии, которую он распространяет и на своих подданных. В этом, собственно, его функция. Никто не мог находиться на одном уровне с императором. Поэтому в Китае не было ни «главного буддиста», ни «главного даоса», хотя были «государственные учителя» - гоши. Но при этом религиозная традиция существовала на уровне не столько монастырей, сколько духовной реальности. Император занимался регулированием взаимодействия земли с потусторонними силами, материальной реальности с небом - чтобы не было разрыва с предками или, например, разлива рек или налёта саранчи.
Что касается личного воспитания человека, этим занимались мастера в локальных школах, в деревнях. У каждого было лишь по семь-восемь учеников. Потому проблема поиска истинного наставника существует до сих пор. И самое интересное - письменная традиция в Китае, которая сохранялась в виде трактатов, и устная традиция могли очень сильно различаться. Чаще всего мы изучаем китайский буддизм и даосизм по текстам, считая, что написанное - и есть то, что проповедовали мастера. В религиозной христианской традиции обучение выглядит именно так. Нельзя проповедовать то, что противоречит Библии. Интересно, что тот же даосский компендиум «Дао-цзан» - «Сокровищница Дао» - составляли чиновники на основе старых даосских текстов, а не сами даосы и не утончённые мистические эстеты. Вся традиция передавалась изустно. Я с этим столкнулся, когда обучался в буддийских школах в Китае, наставники меня обучали одному, но в текстах я мог прочесть другое. И когда я показывал: «Смотри, учитель, здесь написано по-другому!» - все надо мной смеялись, потому что ни один человек не изучает буддизм или даосизм только по письменным источникам. Письменные источники, фиксирующие мнение индивидуального мастера через письменное наследие, - удел науки. И если вы обучаетесь именно у автора данного текста или в школе, к которой этот текст принадлежит, конечно же, для вас это сущностно. Если же вы обучаетесь у другого мастера, вы можете читать или переводить любые тексты, но это не имеет отношения к линии передачи именно вашей школы. Обладая колоссальным количеством написанного, мы можем очень мало знать о реальной практике. Проживая в различных общинах Китая в разных регионах, я видел - эти общины могут отличаться друг от друга и по-разному трактовать многие принципы и техники. В этом и есть жизненность традиции: ни одну традицию нельзя обозвать сектантской, они все правильные, все по-своему ортодоксальны. Сказать, что ты «неправильный» буддист в Китае просто невозможно.
Научный подход заключается в том, чтобы показать, как выглядела реальная традиция в разные эпохи. Это можно сделать, например, потому что существуют не только буддийские записи о буддистах, но и записи светские о них же. Их оставляли чиновники во времена династии Тан, и династии Мин, и династии Цин. Чтобы узнать что-то про Шаолиньский монастырь, не надо читать только записи самого монастыря, монахи-хроникёры всегда о себе хорошо говорили - важно, например, что писали государственные чиновники и цензоры, которые приезжали в монастырь в XVII-XVIII веках и составляли отчёты. Или о чём писали уездные или провинциальные хроники. Вот это и есть, с точки зрения науки, самое интересное - понять, какой была живая традиция в реальности.
- Какие исследования по буддизму велись в ИСАА в прошлом? И какие ведутся сейчас, что Вы планируете исследовать в будущем?
- В ИСАА буддизм всегда был одной из частей комплексного преподавания, и в Институте работает очень сильная Кафедра Южной Азии исследования буддизма, которая возглавляется профессором Александрой Львовной Сафроновой, - под её началом изучают буддизм в Индии. Китайский буддизм, как ни странно, изучался в меньшей степени, зато немало внимания удаляется в целом религиозной традиции Китая. Но сейчас мы расширяем наши исследования, принято решение создать группу по исследованию буддизма как классического, так и современного. Он продолжает влиять на самые разные процессы в странах Азии, и это означает, что мы должны заниматься переводами, публикациями, мониторинговыми и культурно-историческими исследованиями, проводить активные обсуждения и конференции. Мы имеем тесные научные связи с разными центрами, например, с центром буддологических исследований в Оксфорде, с которым намечаем провести совместную конференцию, с центром буддологических азиатских исследований в Лондоне и в университете Гамбурга. Мы сравниваем наши подходы к изучению буддизма с их подходами. Проблема изучения буддизма в том, что большинство воспринимает буддизм из популярных источников и бытовых объяснений, зачастую неправильных. Например, человек заявляет: я буддист, потому что медитирую. В этом нет ничего ужасного, просто это глубочайший самообман - или обман других. Или, допустим, есть в западных странах довольно агрессивные секты, которые требуют наказать китайское руководство за то, что оно не признаёт буддийские законы. Это абсолютно нехарактерно для буддизма!
Потому одна из наших задач и тем наших исследований - понять, как трансформируется буддизм в современной жизни, почему подавляющему большинству людей интересен не буддизм как таковой, а именно кусочки, ответвления от буддизма, не относящиеся ни к изначальному смыслу, ни к традиции, ни к ритуалам посвящения. Конечно, мы исследуем и тему духовных практик, подходы психологов, увлекавшихся буддизмом. Когда мы говорим о психологических аспектах учения, мы должны опираться именно на реально существующую буддийскую практику, а не на психологические рассуждения о неких формах «западного буддизма». Мы как учёные всегда исходим из первичного, в данном случае - из буддизма, и следуем за ним. Я приведу простой пример, связанный частично с буддизмом и даосизмом. Как известно, К. Г. Юнг посвятил целый ряд трудов вопросам буддистской и даосской практики. И эти работы стали крайне популярными, к тому же он действительно профессионально трактовал многие вещи. Вопрос лишь в том, что он сами читал, откуда брал материал? Оказалось, что в основном это - народные формы буддизма и даосизма, полученные им в виде заметно искажённых пересказов, которые не являются каноническими трудами. Но самое главное - он исследовал не живую традицию, а анализировал некоторые тексты, переведённые на английский, немецкий языки и трактовал не источник, а перевод. То есть это дважды или трижды испорченный телефон! Значит ли это, что он во всём был неправ? Нет, не значит. Это говорит лишь о том, что его исследования не могут считаться чистыми.
Кстати, есть интересные исследования и по этому поводу, и в основном они делаются именно учёными. На слуху в основном имена популяризаторов буддизма, а научные труды остаются в тени. Если мы посмотрим на некоторые работы Е. Блаватской, то поймём, откуда она брала первичный материал. Она читала много научных работ, которые не были популярны, - они были написаны сложным языком, публиковались в специфических журналах, а она, как талантливый популяризатор, их пересказывала и сводила в одну систему. И поэтому мы знаем Блаватскую, но мало кто на бытовом уровне помнит имена буддологов конца XIX - начала XX веков.
- Назовите, пожалуйста, наиболее яркие книги по буддизму - исследовательские, популяризаторские, наши, переводные?
- Надо чётко различать книги проповеднического, популяризаторского характера и исследовательские труды. Они разные по подаче материала и по глубине изложения, естественно, и по выводам. Есть ещё один важный момент - для каждой книги есть свой «период жизни», поэтому популярные книги нельзя рассматривать в отрыве от социальной среды. В 1960-1980-е годы книги, созданные в период интереса к «мудрому Востоку», протестов против западных конвенций: труды Дай-сэцу Судзуки, Алана Уотса, Реджинальда Блайса (популярнее не придумаешь) - привели очень многих людей в буддизм. И хотя при желании в них можно найти много ошибок и недочётов, это уже не столь важно - они выполнили свою функцию. Но сегодня по ним изучать буддийскую философию вряд ли стоит. Да, действительно, сегодняшние издания книг Далай-ламы нацелены на широкую публику, и это тоже надо понимать. Как и то, что буддизм сам по себе значительно сложнее, чем то, что рассказывают в популярных книгах. Но сам по себе дух буддизма там передаётся прекрасно. Издания Роберта Турмана, с которыми я, по крайней мере, ознакомился, - это такое же культуртрегерство, и ничего плохого в этом не вижу - это книги, которые скорее подходят для осмысления буддизма западным сознанием. Но научные работы, которые читать, конечно, сложнее, дают значительно больше для глубинного понимания. Посмотрите работы ушедшего от нас Евгения Алексеевича Торчинова, который, на мой взгляд, сделал колоссальный вклад в изучение буддизма в России, работы Александра Игнатовича по японскому и частично по китайскому буддизму, Александры Сафроновой по буддизму в Индии, Елены Островской по понятийному аппарату классического буддизма, Натальи Жуковской по тибетскому и монгольскому буддизму, Валерия Андросова по буддизму Нагарджуны, Леонида Янгутова о буддизме в Китае. Я уже не говорю о классических работах Ф.И. Щербатского, В.И. Рудого. Эти книги - не столь увлекательное чтиво, как работы Уотса или анекдоты про буддистов у Судзуки, но, на мой взгляд, это блестящие исследования, которые открывают то, что стоит за «буддийской повседневностью» популярного чтива.
- Обращаясь к вашему личному опыту: чем отличаются российские буддисты как духовные мастера от европейских и американских?
- Для нас любая религиозная традиция - это очень серьёзно, это не игра и не развлечение. В отличие от европейцев или американцев, у которых религия - просто один из видов социальной деятельности, social activity, когда вы зарабатываете деньги пять дней в неделю, один день отдыхаете, а по воскресеньям ходите в церковь, причем абсолютно в любую. Я жил в небольшом университетском городке, когда преподавал в США. Огромная улица была застроена самыми разными церквами. И одни и те же люди сначала по воскресеньям ходили слушать проповедь в традиционной американской церкви, потом в испанской, там же был маленький буддийский храм, где тоже рассказывали что-то полезное для души, а заканчивалась улица местной масонской ложей, куда заходила часть тех же людей... Чисто западный подход. Мы же фанатично преданы своей религиозной идее, неважно какой, главное - «единственно истинной». Мы ищем какую-то глубину невидимого, то, чего, на мой взгляд, западная публика в своём большинстве не ищет. Мы допускаем, что существует непознанное, некое высшее начало, до которого надо достучаться, требуем от него личного общения. И очень обижаемся, когда с нами не общаются в ответ. И это не рядовая социальная деятельность, но попытка установить диалог с духовным миром. И это значительно более мистично, чем любое современное западное сознание, в котором возобладали идеи рационализма и формальной логики. Поэтому я думаю, что уж если говорить о буддистах вне рационального ареала, то это, конечно, Россия.
- В России сейчас нет институционального буддистского образования. И это создаёт проблему для людей, желающих стать ламами, - они вынуждены учиться за рубежом. Ещё в прошлые века царское правительство осознавало эту проблему и в какой-то момент ограничило образование российских бурятских лам в Монголии и Тибете, где те могли подпасть под чужое влияние, создав условия для получения образования в России. Как обстоит дело сегодня?
- Действительно, у нас нет светского буддистского образования, есть различные школы в дацанах, где образование построено по традиционному буддийскому принципу, там можно учиться и десять, и пятнадцать лет. С точки зрения передачи религиозных традиций - это правильный подход. Но для российской официальной среды эти люди не являются обладателями высшего образования, и конвертировать религиозное образование в светское невозможно, они построены по разным программам. Именно поэтому ещё в 2019 году мы подняли на официальном уровне вопрос о том, что нужно вводить светское образование по религиоведению и философии для буддийских служителей. И это, на мой взгляд, маленькая революция, потому что государство в лице Министерства науки и образования стало на это обращать внимание: нам не всё равно, кто воспитывается в буддийских монастырях. Не с точки зрения религиозной традиции, которую светские программы и не должны затрагивать, а именно с точки зрения интеллектуальной светской традиции. И вот сейчас принято решение разработать для буддийских служителей учебные программы бакалавриата, которые будут реализовываться в основном в местах традиционного развития буддийских общин в Бурятии, Калмыкии, Тыве, и помимо этого создать отдельно магистратуру, вначале на базе МГУ, где смогут обучаться именно буддийские священнослужители. В прошлом году были проведены курсы дополнительного образования, посвящённые истории развития буддизма. Проблема сейчас заключается в том, что многие буддийские служители, ламы не знают, как вообще государство относится к религии, какие есть законы и нормативы. На самом деле, государство заметно поддерживает в том числе и буддийскую традицию в России, но многие об этом не знают - они ограничены своим маленьким миром, маленьким монастырем или школой. И если, например, православные и мусульмане научились этим пользоваться, то буддисты часто замыкаются в своих ячейках. Задача заключается в том, чтобы показать, что есть масса форм работы, способов для официальной проповеди, в том числе для обучения, поэтому сейчас создаётся целый комплекс светской подготовки и переподготовки буддийских священнослужителей. Конечно, и обычные люди могут обучаться по программе «Буддийская философия», которую мы открываем совместно с философским факультетом МГУ, и по программе магистратуры. Программа светская и открыта для всех желающих. Это крайне интересные дисциплины.
- И какую специальность получит человек по окончании программы?
- Он будет называться либо религиоведом, либо востоковедом.
- На чьей базе будет создан Фонд буддийского образования, и что он планирует делать?
- Здесь объединяются сразу несколько организаций, которые поддерживают Фонд - это МГУ, прежде всего ИСАА, Институт Дальнего Востока Российской Академии Наук, таким образом мы объединяем образовательные и академические усилия. Этот фонд светский, мы не можем и не собираемся вмешиваться в религиозную деятельность. Наша задача - стимулировать буддийские исследования, помогать возрождению лучших традиций российской буддологии и поддержать передовые образовательные программы. Это также получение грантов от Министерства науки и образования и, на конкурсной основе, поддержка различных исследовательских групп. Это главная задача Фонда, потому что сегодня, если вы занимаетесь буддийским образованием или исследованиями буддизма, вам негде запросить финансовую или организационную поддержку, несмотря на то, что в России немало вполне профессиональных буддистских объединений. Ну и плюс к этому, конечно, продвижение российского традиционного буддизма на международной арене. Я как-то на конференции спорил с одним вполне уважаемым американским исследователем, который на полном серьёзе утверждал, что никакого традиционного буддизма в России нет - всё это лишь «новодел», и он признал, что очень мало кто за рубежом знает, что в России буддизм - традиционная религия, которая существовала здесь как минимум с XVII века. И при этом многие считают, что в США буддизм - религия традиционная. То есть наша задача показать, что Россия действительно мультирелигиозная страна, где религии научились жить друг с другом вполне мирно. Другая задача - поддерживать и продвигать молодых, буддийских интеллектуалов, талантов, философов, религиозных деятелей на международной арене.
- И, как я понимаю, вы будете подтягивать различного рода организации. Вот я знаю, Арьа Сангха будет каким-то образом участвовать...
- Абсолютно правильно. Арьа Сангха оказали нам большую поддержку в обсуждении и организации того, о чём мы с вами говорим, и это очень талантливые и неординарные ребята. Плюс к этому мы, конечно, активно работаем с традиционной буддистской Сангхой России - и с её руководством, и с её представителями - в данном случае мы не отдаём предпочтения кому-то в отдельности. Подавляющее большинство тех, с кем мы работаем по всей России, - это люди, которые моментально понимают, о чём идёт речь, потому что проблема буддийского образования назрела давно перезрела, и они готовы целиком поддерживать Фонд.
Беседовал Сергей КЛЮЧНИКОВ
Источник: «Наука и религия» № 3, 2022