Сергей МИХЕЕВ – политолог, один из самых известных российских экспертов в сфере внутрироссийских и международных отношений, может быть, впервые в новейшей истории выстроивший личное мировоззрение в непреложной зависимости от православной традиции, определяющей преимущественную тональность человеческих намерений и поступков.
О вере и безверии мы и намерены с ним поговорить.
– Сергей, мы знаем друг друга тридцать лет, выросли в одних и тех же кварталах на московской окраине, где и церквей-то толком не было. Что развернуло тебя к вере?
– Ничего особенного со мной не происходило. Просто в результате накопления жизненного опыта пришёл к тому, к чему пришёл. В какой-то момент я осознал наличие в мире метафизического зла и метафизического добра. Причём, как это ни прискорбно, метафизическое зло я начал ощущать раньше, чем метафизическое добро, которое, конечно, имело место в каких-то скоротечных моментах детства, но отчётливо я этого тогда ещё не понимал. А вот что касается зла, то его я начал ощущать довольно рано и в какой-то момент понял, что оно действительно существует и в людях, и во мне.
И существование этих двух антиподов, понял я, не есть результат каких-то социальных условий – хотя и они тоже влияют, но есть в нашей жизни нечто, чего не подсчитать на калькуляторе, не измерить никакими приборами. И вот это ощущение добра и зла и в людях, и в себе, ощущение их борьбы, появления вопросов, что правильно, а что неправильно, подтолкнуло меня если не к вере, то к её преддверию.
По мере наблюдения и изучения жизни мои вопросы становились честнее, поскольку в молодости часто перед самим собой лукавишь – просто хочется думать о себе лучше, чем ты есть. Но видя и людей, и себя в самых разных ситуациях, понимаешь, кого представляешь собой на самом деле. Что-то хорошее в тебе точно есть, но так же, при условии, что ты с собою честен, видишь, что есть и такое, от чего лучше отказаться.
Примеры немотивированного зла, издевательства над людьми без всяких рациональных мотивов я видел, например, во время срочной службы в армии, и там же начал задавать и себе, и окружающим вполне конкретные вопросы, которые до этого формулировались во мне исключительно в виде отрывочных ощущений и эмоций. И в то же самое время пришло ощущение чего-то светлого в людях, и тогда же появился опыт молитвы в особенно тяжёлых ситуациях – чему-то, что я ещё не называл Богом, но чувствовал, что есть что-то, чему можно молиться.
Всё это подтолкнуло, скажем так, к размышлениям религиозного толка. А уже более тщательное и направленное изучение религиозных традиций убедило меня в исключительной верности православного христианства, причём в нашем отечественном изводе. Мне оно ближе, потому что это моя национальная среда, и все мы в ней укоренены, и даже те, кто от этого всячески отказывается.
Следующие годы я прожил во внутренней борьбе, сопровождающейся некоторым внешним кривлянием, причём оно было вызвано нежеланием произвести впечатление на людей, а сложным нравственным выбором между добром и злом.
Крещение я принял в сорок лет. То есть если я начал задумываться над этими вопросами лет в 18-20, то ещё двадцать лет понадобилось, чтобы понять, что другого выбора нет и дальше так, как жил, жить просто нечестно. Зачем обманывать себя, если ты давно уже со всем согласен, но при этом оставляешь для себя лазейки?
Не скрою, многие вещи я понял умом, хотя огромное количество христианских мыслителей говорят о том, что догматику надо принять сердцем. Женщины многое принимают сердцем, но мужчина не может не прикладывать ко всему именно ума, и мне не кажется, что это неправильно, потому что я всё ещё нахожусь в процессе принятия, а это не так-то просто.
Я был уверен во всём, ещё не прочитав Евангелия. И, как многие, читал его поздно и урывками, а уж всю Библию прочёл только после крещения, и, надо сказать, только укрепился в своём решении.
– Церковь призывает нас вседневно радоваться и радостям, и скорбям, жизни как таковой. Здесь она сходна с ещё советским пониманием веры, ограниченной мечтой, прежде всего, о товарном изобилии и «духовным развитием каждого гражданина». Отчего, как ты думаешь, такая прочная на вид «секулярная вера» Союза в конце концов опротивела и нам, и нашим родителям?
– Советский Союз был богоборческой страной, а любое системное богоборчество рано или поздно терпит крах, вопрос только в том, когда и каким образом...
Материальные успехи западной цивилизации меня не интересуют. Я доверяю Откровению Иоанна Богослова: в нём за всеми образами неопровержимо стоит кратковременная победа зла, ведущая к победе Света. Всё, что сознательно борется со Светом, с Богом, который есть Любовь, обречено.
Другое дело, что мы с тобой, родом из материалистической среды, хотим увидеть всё, особенно победу Света, «здесь и сейчас», будто смотрим кино. А жизнь человека оказывается сплошь и рядом гораздо короче даже малейших обнадёживающих намёков на такую победу, не говоря уже обо всей человеческой истории, и это наша, а не истории, слабость, конечно. Но я уверен, что в итоге Бог победит, и не Бог вообще, тем более не какая-то там «энергия Юпитера», а именно Иисус, Сын Божий.
Союз замахнулся на создание искусственного Бога, и у него ничего не получилось. Там, где не признают ни Бога, ни дьявола, дьявол обязательно будет иметь успех, так как он того и хочет, чтобы вы считали, что никакого метафизического зла нет. Союз отрицал и добро, и зло, и вообще любую метафизику как то, что нельзя потрогать и ощутить, но требовал от людей веры в то, что неизвестно когда настанет и настанет ли вообще. Такая религия годится для спринтерской исторической дистанции, решения (с надрывом пупка) каких-то локальных и тактических задач. Но дальше вера неизвестно во что показалась уже следующим поколениям бессмысленной. В моём поколении, а я 1967 года рождения, я не знал ни одного человека, пламенно верующего в построение коммунизма во всём мире. Люди просто жили, решали свои проблемы, и брать с них пример в большинстве случаев не хотелось.
Социализм и следующий за ним коммунизм были ориентированы на материальное благополучие, а этого катастрофически мало. И в итоге получился парадокс: говоря о бескорыстии и самопожертвовании, советские идеологи стремились к удовлетворению материальных потребностей всех и каждого, молились на материальное благополучие. И только на заднем плане рефреном звучали утверждения о всемирном братстве – кстати, кальке с идеалов христианства. Поколение за поколением уходило, а «от каждого по способностям, каждому по потребностям» не наступало, и включилось довольно прямолинейное сравнение с нашими «конкурентами», и оказалось, что они ближе к идеалу коммунизма. Именно метафизическая пустота сгубила советскую модель.
Я вовсе не хочу сказать, что в советском времени не было ничего хорошего, но я против романтизации жизни и до 1917 года, и после него, и именно потому, что материальные вещи к Богу никакого отношения не имеют, а меня интересует именно Бог. В советское время не хватило именно понимания человека и его несовершенства: в позднем Советском Союзе вербально и риторически понятие души вроде бы реанимировали, но это были интуитивные поиски. Главная же проблема состояла и состоит в том, что невозможно сделать человека хорошим, просто дав ему работу и образование. Убогая идея, происходящая от попытки представлять себя и других лучше, чем есть на самом деле. Если бы всё говоримое о советском народе было правдой, Советский Союз никогда бы не распался.
А христианское учение никому не льстит, никого понапрасну не обнадёживает и, разумеется, не обещает построить рай на земле. Поэтому оно не лжёт.
– Ещё со времён Чаадаева «известно», что якобы столбовая дорога развитого человечества – католицизм. Здесь, дескать, возможно сочетать Господа и Мамону наиболее оптимальным браком, а вот Россия-де вовремя не поняла «спасительность» католицизма и потому проигрывает одну гонку за другой. Мы, кстати, выигрывали даже за последний век не единожды. Как ты относишься к подобным ристалищам и смирился ли с тем, что для спасения души лучше вообще не выходить на такие «весёлые старты»? Наглость же далеко не всегда «второе счастье»...
– Католицизм, которым Чаадаев и некоторые другие мыслители восхищались двести лет назад, в смысле материальных успехов бесповоротно проиграл протестантизму, который, в свою очередь, проигрывает уже на наших глазах какому-то новому атеизму. И вся эта гонка была заблуждением, связанным с нежеланием познать самого себя, а также понять, что любое прогрессистское мышление является в той или иной степени богоборческим. Эта линия – общая вера и общая церковь, раскол на православие и католицизм, раскол католиков и протестантов, разложение протестантских деноминаций до уровня псевдо-христианских сект и, наконец, откровенное антихристианство в форме некой новой антирелигии – для меня как раз наглядно подтверждает всю логику Откровения Иоанна Богослова. Если попросту, то чем больше вы ставите материальные потребности человека в центр бытия, тем неизбежнее отдаляетесь от Бога. Удобств и благ в мире всё больше, а совести и настоящей любви к ближнему всё меньше. Точно по апостолам.
Ну что такое сейчас католицизм? Юг Европы, живущий хуже, чем её протестантский Север, Латинская Америка – бедная, пронизанная бандитизмом и наркомафией. Попытка поспорить с Богом всегда содержит в себе абсолютизацию того, что не имеет Божественного масштаба. Сегодня протестантизм убивает сам себя, превращается в анти-христианство, различные антихристианские и античеловеческие движения вроде пост-гуманизма и всего такого прочего. Люди пытаются примирить конкретный конфликт самих себя и мироздания материальными средствами. Логика та же, что и на заре времён: хочу, чтобы у меня всё было, и одновременно ни в чём себя не ограничивать. Не получается? Значит, проблема не во мне, не в моей слабости, лжи, нежелании соответствовать идеалу, а – в вере. Она неправильна, а я – правилен, и, следовательно, веру надо подправить, модернизировать, а лучше и вовсе демонтировать, раз она мешает мне оправдывать себя в моей бесконечной борьбе за новые блага и удовольствия.
Если есть Божий идеал, то для того, чтобы ему соответствовать, надо меняться, а обычно человек меняться не хочет, и это старая человеческая, слишком человеческая история: жить вечно, употреблять, что хочется, и чтобы употребление было невредным. Как это сделать? Честный ответ – «никак». Только человечество честных ответов не любит.
Моя формулировка (должно же быть у меня что-то своё): есть всего три пути. Первый – осознание греха и необходимости борьбы с ним и борьба. Второй – грех осознаётся грехом, а сил меняться нет, и потому грех хотя бы удерживается в себе, чтобы не наносить вред окружающим. И третий путь, которым норовит пойти основная масса прогрессивных людей сегодня: не признавать грех грехом вообще, оправдывать себя до конца, искать причины греха не внутри, а вовне себя и обвинять мир в том, что он тебя недопонял, недооценил и так далее.
При выборе третьего пути смена знаков с плюса на минус и наоборот неизбежна: так и приятно, и нормально, и прогрессивно. Это вы неправильные, и ваша вера, а не я, мера всех вещей. Следующий этап – требования, чтобы все стали такими, как я, чтобы получить от них же публичное подтверждение того, что я прав. То есть надо свой порок объявить общественным благом. И тогда ты не просто хороший, а, возможно, даже и очень «передовой», модель для подражания. А кто не захочет подражать, того заставить. Взгляните на процесс легализации разных извращений на Западе – всё именно так и происходит.
Все эти теории личного успеха ведут именно по третьему пути – абсолютизации личного удовольствия, приведения моральных норм к личной выгоде. Поэтому разговоры порой весьма пожилых людей о том, что Россия проиграла цивилизационную гонку, что ей бы лучше, пока не поздно, стать католической или ещё какой-то, идут от нежелания ответить себе на элементарные вопросы, а также от нехватки образования и личностной глубины. Простой человек порой чувствует и понимает моральные вопросы лучше, чем такие вот образованцы. Вопрос ведь не в гонке самой по себе, а в том, что же ждёт на финише. В чём в итоге цель этой гонки? Праведна ли она, стоит ли тех средств, которые применяются человечеством и достижима ли в принципе?
А вот что действительно бы стоило сделать – вычленить самый драгоценный состав нашей цивилизации и с ним идти в будущее. Как по мне, это и есть православная духовность как исток нашей правды. Другое дело, что не нужно требовать от людей того, на что они не способны, не делать из «весёлых стартов», как ты их называешь, смысла жизни, а искать разумный компромисс между материальным и идеальным. Потому что и «деньги ещё никто не отменял», как говорил Семицветов в фильме «Берегись автомобиля»...
Россия сиюминутная зациклена на материальном благосостоянии, и здесь мы ничем не отличаемся от советской или западной модели. Кстати, советскую модель я считаю в целом просто одной из ветвей развития всё той же истории. В конце концов, марксизм – это продукт западной философии и истории развития Запада, в первую очередь. Но нельзя делать смыслом жизни то, что его недостойно.
– Сокрушение традиционной семьи с помощью «антисемейной повестки» – просто притча какая-то. Она следует к нам в наборе с радикальным феминизмом, как ни смешно – троцкизмом и ещё какими-то малопонятными нам заботами зарубежных правозащитников. Параллельно наших малышей учат задумываться о поле и характере, отучают от бумажной книги, активно внедряют культ гаджетов, настраивают на оппозиционный лад. Уже в православных гимназиях, представь, некоторые молодые особы кривятся при слове «традиционные отношения». Как ты думаешь, у этих самых «них» получится искривить мир под себя?
– Способность прогрессистов искривить мир под себя сомнений давно уже не вызывает: они уже несколько столетий как искривили его и продолжают искривлять. И если мы – православные христиане, то верим, с одной стороны, в торжество Создателя, а с другой стороны – в то, что перед Ним недолго (сроки нам неведомы), но всё же торжествовать будут антисвет, антиправда и антилюбовь.
Церковь предлагает нам поменьше задумываться об Апокалипсисе Иоанна Богослова, потому что для обычного человека он слишком загадочен и может быть неверно истолкован. Дело в том, что личный «конец света» и «страшный суд» для каждого человека настанет гораздо раньше всеобщего, когда количество гадостей и мерзостей будет лавинообразно нарастать. Поэтому о судьбе своей души и перспективе своего, личного конца света думать гораздо важнее.
Означает ли это, что ничего не надо делать в общественной сфере, в жизни государства? Нет, не означает. И выбор того, что мы несём людям, критически важен и для нас, и для них. Мы обязаны делать и выбор, и то, что должно, вне зависимости от того, в какую эпоху живём и при каких условиях. Россию я понимаю как ковчег веры, и при всей противоречивости и, порой, жестокости её истории она загадочным образом противостоит движению к мировой пропасти в его самых одиозных видах и формах. Это то, что некоторые описывают термином «Катехон» – «удерживающий». Для верующего и живущего в России человека должна быть важна каждая ненароком спасённая им душа, каждый ближний, которому откроется свет. В конце концов, мерзость проиграет, а мы будем ответственны лишь за свой выбор и за свои деяния.
Знаков того, что это не выдумка, а реальный выбор, – множество. Например, американская массовая культура, которая задаёт тон мировой. В голливудских фильмах теперь зло везде побеждает, потому что оно всесильно, вездесуще, привлекательно, непобедимо и быть на его стороне выгодно. Добро выбирают идиоты, сумасшедшие, «лохи», жертвы. А привлекательные персонажи выбирают между видами зла – Чужой против Хищника, Вампиры против Зомби – ты за кого? А что, нормальных не осталось? Опомнись! Нормальные выбрали зло, вопрос только – какое. Кстати, показательно, что и фигура священника или просто христианина практически полностью стёрта из современного масскульта. Хотя ещё в 60-е годы в американских фильмах ужасов люди боролись с нечистью с помощью Распятия.
На самом деле выбор прежний – добро или зло, и мы знаем, что в конце времён любовь будет убывать, «умаляться», но приход Христа ознаменует поражение Антихриста. Сила человека ограничена, и победить зло без помощи Бога немыслимо. На мой взгляд, судьба мира, предсказанная в Апокалипсисе, – это одновременно и судьба каждого человека в его личной истории. Через большое осознаётся малое, и наоборот. В жизни каждого христианина происходит в каком-то роде история, схожая с сюжетами Священного писания и Откровения – рождение в почти райском состоянии, неизбежная борьба добра со злом, накопление зла и его временное торжество в какой-то момент, осознание своего бессилия справиться с этим злом без Бога, пришествие Бога в душу и бой со злом, далее личный конец света, суд и переход в вечную жизнь, где и наступает Царствие Божие. Но это если всё сложится хорошо.
– Куда влечёт нас вера Нового времени – «гуманистическая наука»? Я вот ничего, кроме интенции тотального электронного контроля бытового поведения и чреватого санкциями учёта, в ней уже не вижу. Её удобства в сравнении с громоподобной поступью слежки за всем и каждым уже отошли на второй план.
– Вера в науку приведёт человека к тотальному уродству, потому что пока наука стремится когда у тебя всё есть, а ты вечно живой и ни за что не отвечаешь. Пытается бросить вызов Богу. Учёные хотят доказать, что сами способны творить жизнь, при этом сами же говорят, что мир перенаселён и прокормить огромное на-селение планеты скоро не хватит ресурсов. Тогда зачем, например, клонировать человека?..
Наука отвечает в основном на вопрос – как? А религия на вопрос – зачем? Это разные уровни понимания. Поэтому требования научных доказательств религиозных истин не имеют смысла. Как наука отвечает, скажем, на вопрос – зачем я живу? Ответ: ни зачем, случайно, просто так. То есть во всём действуют какие-то причинно-следственные связи, а вот такие «мелочи», как возникновение этого мира и зарождение в нём жизни, произошли случайно. Значит, всего этого мира могло бы и не быть, если бы не случайное совпадение каких-то неведомых обстоятельств ещё тогда, когда вроде бы и не могло быть никаких обстоятельств, так как не было самого мира? Блестяще!.. Думающего и чувствующего человека такие ответы не могут удовлетворить.
Верить в научно-технический прогресс было бессмысленно и в прошлые века, за ним уже тогда маячила пустота. О чём сейчас говорит наука? О том, что нужно бороться с глобальным потеплением? Но оно во многом есть следствие развития самой науки! Или та же пандемия, как некоторые говорят, есть результат чьих-то экспериментов, и теперь наука будет бороться уже с ними. И так во всём! Наука без Бога – институт, в котором свобода меняется на мнимый комфорт. Ещё сто лет назад мы прекрасно обходились без атомной бомбы и хотя бы не боялись, что нас истребят подобным образом. Похоже на змею, кусающую себя за хвост...
Наука сегодня выражает неспособность человека остановиться в своих желаниях: ему хочется всё больше и больше, фетишизируется постоянное повышение уровня благосостояния. Средний россиянин имеет больше, чем средний советский человек, а средний советский из 70-80-х – больше, чем средний житель Российской империи. Но всегда будет что-то, чего у меня нет, разве гонка поэтому должна становиться бесконечной? Можно было бы поискать гармонию в мире на путях разумного самоограничения. Но наука для этого не нужна. У нас уже давно есть всё для того, чтобы жить вполне сыто и безопасно. Для этого нужно другое духовное состояние. А это уже сфера религиозная.
Мир вещей сам по себе – ни плохой, ни хороший. Вопрос целей, приоритетов, смыслов – что ради чего? Это главное. Вещи или технологии – лишь инструменты, которые будут использовать в соответствии с целями человека. А то, как сформулированы цели, опять зависит от духовного состояния. Можно ведь и иконой убить, если посильнее шарахнуть ею по голове. А можно и цифровые технологии использовать во благо.
Но проблема в том, что при нынешнем целеполагании наука и техника парадоксальным образом, стараясь освободить человека и удовлетворить его потребности, напротив, неизбежно порабощает его. Как бы для его же блага. В перспективе – цель и средство неизбежно меняются местами. Человек становится сначала средством. А потом, возможно, и помехой, ненужной деталью для священной идеи прогресса. Для меня это вновь доказывает правоту разных христианских пророчеств, включая всё тот же Апокалипсис.
– Когда ты веришь в бессмертие своего и человеческого духа вообще, то на что опираешься? Можешь ли представить себе безмерные пространства, в которых назначено обитать освободившейся из телесного узилища душе? Надеешься ли на великую встречу с ушедшими и с Создателем? Веришь ли во времена, когда и потеряют силу, и одновременно свершатся пророчества давних лет? Представляешь ли себе то самое событие, оканчивающее судьбу земного мира и начинающее иную?
– У меня немного приземлённое представление об этих вещах, довольно банальное. Я опираюсь на сам факт веры, а она просто приходит, и начинаешь верить. Я не стремлюсь представлять себе некие картины, потому что, скорее всего, мы отойдём гораздо раньше, чем наступит и царство Антихриста, и царство Божие. А уж какие хляби там разверзнутся, какие пространства – любая фантазия слишком ничтожна, чтобы их представить. Меня больше волнует состояние моей собственной души, и расставание с жизнью, которое ещё не так скоро, и не так пока пугает, но оно неизбежно.
Конечно, я надеюсь на встречу с Создателем и предпочитаю думать о себе примерно так, что пусть я свинья, но зато свинья всё-таки в стаде Господнем, потому что для меня критически важно быть именно на Его стороне. Я концентрируюсь на динамике собственных изменений, а фантазии могут завести в непонятные дали, и не факт, что эти картинки будут от Бога. Повлиять на то, что будет с нами там, мы можем изменением своей жизни. Повлиять на судьбу мира возможностей гораздо меньше, но это тоже можно сделать только через изменение себя. Об этом и стоит думать.
Беседовал Сергей АРУТЮНОВ