Старинное село с храмом Спаса Нерукотворного расположено в 40 километрах от Московской кольцевой дороги. Некогда эти места любили посещать члены аристократических семей и императорской фамилии.
Они дарили вдохновение знаменитым поэтам и художникам... Ныне рядом с памятниками архитектуры и зодчества мирно соседствуют коттеджи «новых русских», а в бывшей дворянской усадьбе устроили санаторий. Но особая аура прошлого сохранилась.
Наследники Вороного
С XVI века поместьем владела семья Волынских. Род свой они вели от боярина Боброка, выходца с Волыни, героически сражавшегося в Куликовской битве. Один из его потомков, служивший при дворе Ивана III, носил прозвище Вороной. Отсюда и название усадьбы.
В 1726 году Вороново перешло по наследству к Артемию Волынскому, очень талантливому и образованному человеку, видному государственному деятелю. На свою беду министр Волынский вступил в конфликт с Бироном, фаворитом императрицы Анны Иоанновны,– и поплатился за это жизнью. Имение унаследовала его дочь – Мария Волынская. Её супруг, генерал-поручик Иван Воронцов, выйдя в отставку, занялся усадьбой. Он пригласил архитектора К. И. Бланка, по проекту которого была построена в 1760-х годах вместо деревянной, воздвигнутой в 1709 году, каменная церковь Спаса Нерукотворного в стиле барокко. Кроме того, архитектор распланировал парк с павильонами, построил знаменитый «голландский домик»... И церковь, и парк, и домик сохранились до наших дней.
Сын Ивана Илларионовича Артемий Воронцов тоже внёс свою лепту в обустройство усадьбы. С помощью архитектора Н. А. Львова он выстроил в Воронове роскошный дворец с видом на парк и пруд. Однако в 1800 году, разорившись, Воронцов вынужден был продать имение. Покупателем стал граф Фёдор Ростопчин.
По распоряжению нового владельца в Вороново доставили итальянские мраморные статуи для парка, привезли из Парижа, Рима и Лондона элегантную мебель, античные вазы, изделия из серебра, бронзы и фарфора, картины и гобелены. Отныне залы дворца стали напоминать музей, а графская библиотека из нескольких тысяч томов считалась едва ли не самой богатой в России.
«Здесь вы найдёте один пепел...»
В сентябре 1812 года французы подошли вплотную к столице, и граф Ростопчин, занимавший в ту пору пост генералгубернатора Москвы, отдал приказ поджечь её. 2 сентября он выехал в своё имение. Между тем русская армия двинулась в сторону Подольска и остановилась в 15 верстах от Воронова, в селе Красная Пахра. Ростопчин регулярно посылал туда гонцов, привозивших ему последние вести. Удивительно, но, Церковь Спаса Нерукотворного всегда славившийся гостеприимством, он так и не пригласил в свой дом ни одного из высокопоставленных офицеров. Исключение сделал лишь для двух англичан, находившихся при штабе фельдмаршала Кутузова,– Роберта Вильсона и лорда Терконеля. Именно их свидетельства позволяют воссоздать более-менее объективную картину тех дней.
После того как стало известно, что французы уже покинули сожжённую Москву и приближаются по Старой Калужской дороге к Красной Пахре и Воронову, Фёдор Васильевич попытался получить от Кутузова ответ – будет ли русское войско отступать. Так как в течение нескольких дней ему не сообщили ничего определённого, граф начал принимать меры по эвакуации своего имущества. Дворовых он отправил с обозом в Липецкую губернию. Однако никаких ценностей из дворца они с собой не прихватили – статуи и фарфор были ещё раньше спрятаны в подземных тайниках!
Откуда взялись эти тайники? Вот что удалось выяснить историкам. Когда-то дворец, «голландский домик», конюшня и оранжерея были соединены между собой подземными тоннелями. Их проложили в середине XVIII века: в то время у аристократов вошло в моду строить лабиринты, где летом можно было скрываться от жары. Там обычно проводились маскарады и прочие увеселительные мероприятия.
Обнаружив под усадьбой полузаброшенные подземелья, граф Ростопчин задумал приспособить их на случай, если необходимо будет быстро покинуть дворец. Ходы расширили – говорят, по ним могла свободно поехать карета, запряжённая лошадьми. Лазы прикрыли чугунными крышками и забросали землёй, чтобы не попадались на глаза непосвящённым. Не исключено, что именно таким путём удалось вывезти из дворца коллекцию ценностей. Разумеется, англичане при этом не присутствовали, «операцию» выполняли особо доверенные слуги.
13 сентября за ужином Ростопчин сообщил своим гостям, что в случае отступления русской армии намерен поджечь дом и деревню, чтобы его добро не досталось французам.
19 сентября началось отступление. Генерал-губернатор стал готовиться к поджогу. Он оставил на дверях храма записку по-французски: «Восемь лет я украшал моё село и жил в нём счастливо. При вашем приближении крестьяне оставляют свои жилища, а я зажигаю мой дом: да не осквернится он вашим присутствием. Французы! В Москве оставил я вам два моих дома и движимости на полмиллиона рублей, здесь же вы найдёте один пепел». После этого он велел слугам принести в комнаты зажигательные смеси... Это наблюдали и англичане. К тому времени ничего ценного во дворце не оставалось.
После разгрома французов Ростопчин так и не вернулся в Вороново. У него имелись дела поважнее: ведь разрушенную столицу требовалось восстанавливать. В 1815 году здоровье генерал-губернатора ухудшилось, он вышел в отставку и долгое время лечился за границей. В Москву семейство Ростопчиных вернулось лишь в сентябре 1823 года. После смерти любимой дочери Елизаветы граф тяжело заболел. 27 декабря 1825 года его парализовало, скончался он 18 января
1826 года.
Из всей семьи уцелела лишь дочь Ксения, но вряд ли ей чтото было известно о графской «схоронке».
Дела семейные и церковные
Пришло время признаться, что автора этой статьи соединяют с Вороновом тесные родственные связи. Именно здесь в далёком 1937 году появилась на свет моя мама, Людмила Ивановна, в девичестве Антонова. Мой дед, Иван Алексеевич, рос младшим сыном в многодетной крестьянской семье. Его родители, мои прадед и прабабка по материнской линии – Алексей Матвеевич и Александра Дмитриевна Антоновы – были родом из села Андросово под Курском. А с моей будущей бабушкой Василисой Иван познакомился на Урале. И вот в середине 30-х все оказались под Москвой, в просторном вороновском доме.
В отличие от других окрестных церквей, храм Спаса Нерукотворного в Воронове не закрывался даже в годы религиозных гонений. Местным жителям удалось его отстоять. Собирались туда прихожане со всей округи. Мама вспоминала, что прадед дружил со священником, тот часто бывал у них дома. Дома и крестили мою маму с младшей сестрой Ниной. Девочки были уже достаточно большими, хорошо запомнили это событие. Почему крещение не состоялось в храме? Наверное, потому что времена были такие. Одно дело, когда старушки ходили в церковь, и совсем другое – если бы молодым родителям-комсомольцам вздумалось проводить обряд крещения для своих детей. Это не осталось бы незамеченным и могло иметь неприятные последствия.
Позднее дед и бабушка с дочерьми перебрались в соседнее село Красное. Дед трудился шофёром, автомехаником, а бабушке, хоть она и не получила почти никакого образования, пришлось поработать и судебным «За боевые заслуги» и две «За отвагу». Довелось водить и легендарную «Катюшу».
В 1942-м деда тяжело ранило в бою. В госпитале большинство раненых были неходячие, но Иван всё же мог передвигаться сам. Пришёл полковник и объявил: «Наша часть попадает в окружение, госпиталь мы сдаём на милость врагу. Если кто может – уходите сами, вывезти вас не имеем возможности». И раненые стали расползаться кто куда. Дед кое-как выбрался на дорогу.
Мимо ехали ребята из их части с пушками. Посадили его на пушку и вывезли из окружения... На попутных машинах добрался до Курска, где у Антоновых осталась родня, потом пешком дошёл
до Воронова. Ночью постучал в окно родительского дома. Мать проснулась от стука, долго не могла понять, кто стоит за окном, думала, кто-то чужой. Но по голосу узнала сына, закричала: «Ваня! Это ты?»
Полгода дедушка жил дома, лечился. Когда поправился, его вновь призвали на фронт. Вернулся в 1945-м со множеством наград – горел в танке, дошёл до самого Берлина...
А в Воронове, между тем, разворачивались свои исторические события. В 1942-м была разрушена церковная колокольня. По одной версии, она загорелась от бомбы, по другой – власти решили специально подорвать двадцатиметровый шпиль с крестом, так как он мог служить целью для фашистских лётчиков.
Много лет колокольня оставалась без кровли. Только в 1998 году её наконец начали реставрировать. Работы по реставрации завершились в 2000-м. А в 2001-м началось восстановление самого храма, к тому времени сильно обветшавшего.
«Народная» галерея
Есть в Воронове и собственный музей. Он расположен в старинном двухэтажном особняке, являющемся частью дворцового комплекса. Когда-то, ещё до революции, там размещалась церковно-приходская школа, а затем – начальные классы общеобразовательной школы.
Воронцовская картинная галерея была открыта в 1975 году по инициативе местного скульптора Евгения Гончарова, в то время возглавлявшего Вороновский животноводческий совхоз. В основу экспозиции легло собрание картин, скульптур и фотографий известного московского коллекционера Романа Луговского. Сейчас в музее собрано около шести тысяч экспонатов.
В народе Воронцовскую галерею прозвали «Малой Третьяковкой». Здесь представлены произведения художников со всего мира. Среди них – Кукрыниксы, Владимир Стожаров, Сергей Герасимов, Константин Коровин... Некоторые экспонаты поистине уникальны. Например, акварель Ильи Глазунова «Сверчок», выполненная в несвойственной живописцу манере; портрет улыбающегося Пушкина художницы Надежды Шведе-Радловой; этюд Андрея Плотнова к известному триптиху «Юрий Гагарин перед полётом», выставлявшемуся в Третьяковской галерее.
Полотно «Портрет тибетского монаха», преподнесённое в дар музею монгольской делегацией, выполнено маслом по шёлку. Особенность картины в том, что с какой бы стороны вы на неё ни взглянули, вам будет казаться, что лама смотрит вам прямо в глаза. Такой эффект до-
стигается благодаря специальной технике «прямого зрачка». Есть и произведения с необычной историей. Так, вдова художника-фронтовика Константина Китайки после кончины мужа выбросила все его оставшиеся в доме картины на улицу. Но прохожие подобрали полотна и передали в музей.
На входе посетителей встречают скульптуры Евгения Гончарова, изображающие известных жителей Воронова, в том числе и бюст самого автора. Любопытно, что статую танкиста, погибшего на Курской дуге, скульптор ваял с родной сестры героя, очень похожей на него внешне.
Представлена в музее и коллекция фотографий времён Великой Отечественной войны. Она состоит из подлинных снимков, сделанных военными корреспондентами.
Воронцовская галерея имеет статус так называемого «народного» музея. Она работает без выходных, а вход в неё свободный и бесплатный для всех.
Странные находки
В советское время на территории старинной усадьбы устроили дом отдыха. Открылся он в 1949 году, а в наши дни превратился в Лечебно-реабилитационный центр Минэкономразвития России – многофункциональный санаторный комплекс. Во время капитального ремонта в конце 70-х годов прошлого столетия строители случайно наткнулись на остатки подземного хода 2,2 метра высотой и 2,3 метра шириной. Стены его были выложены из кирпича, свод – из белого камня... Люди попробовали углубиться дальше в подземелье, но путь им преградил обвал. Тогда вход в лабиринт решили засыпать землей.
Но где же сокровища Ростопчина? По одной из версий, они могут до сих пор находиться где-то в лабиринте. Увы, посторонних на территорию санатория «Вороново» не пускают, на проходной красуется надпись «КПП», а за забором маячат внушительного вида охранники. Поговаривают, что их задача – не только беречь покой отдыхающих, но и не допускать на территорию любителей приключений, охотящихся за легендарным кладом.
Но не факт, что подземелья проложены только под усадебными постройками. Возможно, они тянутся на много километров.
Так, в Красном (где, кстати, находилось имение Салтыковых – родных графа Артемия Волынского) несколько раз откапывали полузаваленные ходы. Как-то в послевоенные годы на огородном участке, принадлежавшем моим родственникам, появилась странная яма. Земля внезапно обвалилась, будто под ней была пустота... Подземный тоннель? Редактор местной газеты сообщила о происшествии археологам, но никаких раскопок так и не провели – может, не было средств, а может, информацию не сочли стоящей внимания. После войны у людей и так хватало забот.
Дорога... к камню
Однажды в погожий летний день я отправилась в Вороново навестить семейное гнездо своих предков. Старый дом прадедушки и прабабушки, доставшийся в наследство их детям и внукам, сгорел за пару лет до того, совсем как дворец Ростопчина. Только печь с трубой осталась торчать. Огромный приусадебный участок поделили между собой несколько братьев и сестёр, приезжающих сюда на лето.
Обратившись с расспросами к своей двоюродной тёте, я узнала, что легенда о графском кладе весьма популярна в здешних местах. И имеется немало подтверждений тому, что под Вороновом действительно лежат подземные лабиринты. Например, при дорожных работах строители то и дело натыкаются на кирпичную кладку. Откуда бы ей взяться под асфальтом и землёй?
Тетя поведала также о случае, приключившемся много лет назад. Возле калитки дома к ней подошла пожилая пара – по виду иностранцы. На ломаном русском они спросили, как пройти к «святому колодчику». Это ещё одна местная достопримечательность. Однажды из-под земли в небольшом овражке забил родник. И хотя неизвестно, исцеляла ли здешняя вода болезни или имела какие-то иные сверхъестественные свойства, его окрестили святым. Устроили из досок колодец – «колодчик» – и ходили сюда за чистой ключевой водицей. В наши дни источник забросили, закидали его всяким хламом... Откуда узнали о нём иностранцы? Тётя предположила тогда, что «святой колодчик» служил своего рода ориентиром, как отыскать подземный тайник с сокровищами! А эти люди приходились, наверное, роднёй самому графу Ростопчину. Ну не мог он, имея обширные родственные связи, унести тайну клада с собой в могилу, не открыв её никому! Наверняка существовали какие-то указания, где искать сокровищницу...
Я попросила проводить меня к заброшенному колодцу. По пути тётя обратила моё внимание на тропинку, по которой мы шли: «Вот откуда здесь камни, кирпич?» Из земли действительно торчали обломки кирпича, идти приходилось очень осторожно, чтобы не споткнуться. Глядя на захламлённое, полузаросшее травой дно ручья, я задумалась: а что если и впрямь под ним скрыт тоннель?..
К сожалению, нам так и не удалось попасть внутрь храма – он тогда реставрировался, стоял в лесах. А на колокольне висела табличка: «Не подходите близко, падают камни!» Внутри церкви я оказалась много лет спустя, когда уже не было в живых тёти. Зато другая моя родственница и по сей день работает в храме. Мы побродили между памятников на церковном погосте, отыскали надгробия и прадеда с прабабкой, и других родных. Посмотрели на заросшие травой ещё дореволюционные могилы. Старое рядом с новым, прошлое рядом с настоящим... А старинный храм высится надо всем этим, напоминая о вечности и о том, что у всего на свете есть продолжение...
Ирина ШЛИОНСКАЯ