Одно из ярких культурных событий столицы – ставший уже традиционным ежегодный фестиваль истории «Времена и эпохи», охватывающий собой период от Античности до 80-х годов XX века.
В этом году он состоялся в июне и был посвящён победам России в исторической ретроспективе. Разнообразные мероприятия фестиваля как всегда привлекли внимание широкой публики.
____
Уже не вспомнить, от кого услышал о фестивале или где прочёл о нём – скорее всего, просто наткнулся: Коломенское рядом, и то, что застал первое действо в 2011 году, в самый что ни на есть погожий сентябрь со второго по четвёртое число, стало настоящим благословением.
Пока не увидишь – пребудешь в скептиках. Давно подметил, что фотографии и даже видео ничего не передают, и даже музыке в этом отношении везёт куда больше – в записи она всё-таки как-то воздействует, хотя исполинских волн дрожи сквозь весь организм, как при живом исполнении, может и не поднять... Свидетельства о «Временах и эпохах» страдают одним: недостаточностью атмосферы, кто бы ни брался свидетельствовать.
Среди этих людей надо просто быть, бродить вокруг, подходить ближе, говорить с ними и расспрашивать их. Так создаётся великая иллюзия приближения к истории. В «иммерсивном» (задействующем зрителей, вбирающем их в свой круговорот) спектакле реконструкторов нет лиц второстепенных: сидит ли на возу русский крестьянин, римский ли работорговец приехал присмотреть себе среди пленных подходящего бойца, скромная ли женщина из Аахена наливает в глиняный кубок родниковую воду, – все эти сцены откладываются в сознании как пережитое лично тобой.
2011-й стал премьерным показом русского движения реконструкторов, до того вынужденного быть на полуподпольном положении. Можно смело говорить о том, что до второго десятилетия нового века люди, наряжающиеся в античные, средневековые или столетней давности костюмы – тоги, латы, мундиры – казались властям от культуры не более чем удачной, но второстепенной приправой к массовым действам. Удачно, если на детском празднике возникнет одинокий богатырь или красна девица, но не более того – формат извечного «Дедушки Мороза со Снегурочкой». В то же, что реконструкторов в нашей стране насчитывается десятки тысяч и они способны совершить невозможное – возродить на несколько дней целую историческую эпоху, мало кто верил.
В 2011-м в Коломенском впервые возникла Древняя Русь (IX–XI века). 75 клубов из 46 городов страны, 1200 человек, и гости (не в древнерусском смысле купцов) из 11 стран, включая США и Великобританию, Скандинавию и страны, которые теперь удобнее называть бывшей Литовской Русью и бывшей же Речью Посполитой. Кого только там не было! Наши витязи и викинги в натуральную величину (подойди и попроси потрогать секиру, только осторожно), степняки и мирные северяне, ремесленники, скотоводы в посконных рубахах и шерстяных шапках, в сарафанах до полу с плетением искусным – луга и леса пестрели людьми невиданными и неслыханными. Они пели, они плясали, шли хороводом, рассыпались для «горелок», знакомых ещё нашим отцам и матерям, крутили гончарные круги, точили наконечники копий и стрел – и вдруг по трубному зову сходились в сече! Крики! Рычание! Звонкие, как столкновения тарана с воротами, удары щита о щит! Визг детей! Очередями – истошное щёлканье затворов у профессиональных фотокамер! Ощущение усиливалось голосом профессионального комментатора событий – твёрдым, мужским, звучащим на всю Поляну битв.
Как почти сорокалетний в то время, видевший, что называется, и не такое, я неизменно спрашивал себя: кто же я такой, свидетель времён, мне не доставшихся, и что мне эти гусли, эти погудки, трещотки, и заунывные монгольские напевы, и лающие, на первое восприятие, но со вторым – уже мелодичные германские команды по ратным шеренгам, и ржание коней, и ещё многое, одолевающее исподволь?.. Какие токи проходят через мужскую руку, впервые в жизни поднявшую каролингский меч? Этого не описать.
В душной юрте или около дровяного частокола, у возов сена, на стрельбище, где натягивают луки и мечут копья и дети, и подростки, и смущающиеся самих себя взрослые из разряда «хороших отцов», испытываешь сладчайшую тоску по несбывшемуся – прежним векам, где было бы чрезвычайно мало шансов элементарно выжить, но успеть, может быть, в кратком своём бытии выказать себя, вспыхнуть на краткий миг чем-то вроде геройства или безответно, не записанным ни в какие поминальные списки, окончить век никем большим, чем предстартовая ступень к неведомому торжеству... Иллюзия, но поистине неимоверной силы. Реконструкция даёт ей пару крыльев, и пробный полёт – свидетельствую – возможен.
Перелистнём несколько лет, во время которых на фестивале неложно подрастает и привыкает к оживлённой истории мой сын: 2012-й – «Московское царство» XVII века, море стрельцов с бердышами и кремнёвыми ружьями по полпуда весом, лошадей боевых и упряжных; Европа – в широкополых шляпах, пёстрых – рукава фонариками – камзолах и чулках, с копьями и пищалями, под штандартами со львами и леопардами.
В 2013-м – «Позднее Средневековье XIII–XVI веков», и снова всё впервые: «Впервые в России турнирные схватки прошли с полной зоной поражения на цельнодеревянных копьях со стальными наконечниками».
И впервые тогда же аудитория фестиваля превышает... 200 тысяч человек, вплотную подбираясь к четверти миллиона, несмотря – внимание! – на летний «период отпусков», дач и разъездов по отечественным и заграничным домам отдыха. Сам же турнир превысил воображение – таких всадников не только Россия, но и много кто не видел ни разу, и дело не в плюмажах на шлемах, и не в блистающих латах с искуснейшей инкрустацией, и даже не в закованных боевых скакунах, а в том, какая великая музыка звучала над барьерами схваток и трибунами, и какие гордые имена вознеслись над поймой Москвареки, и как исчезла тысяча лет, отделявшая одно время от иного. Возродились архетипы: женщины бросали бойцам цветы, повязывали на древки копий шарфы и платки тончайшего шёлка, и мужчины тянулись к истоптанному лугу, и дети замирали в полном восхищении.
В 2014-м неожиданно грянула «Первая Мировая», и все мы увидели то, что причиталось нам увидеть: осколки минувшей жизни, разбросанной, растрескавшейся и без всякой жалости и сострадания уничтоженной XX веком. Сколько было выстроено, может оценить лишь побывавший: помимо палаток – целые фрагменты городов. Бродил по каменной мостовой настоящий русский дворник с метлой и бляхой, а рядом под навесом любовались конной выездкой дамы, но чуть поодаль уже ощетинились пулемётами английские и немецкие броневики. Пирамиды винтовок, скопище гимнастёрок и мундиров, обмоток и обвязок, фуражек и папах. Кажется, и первый танк с гусеницами выше самого себя притулился там, и целая батарея орудий, и, конечно же, тягловая сила вся в поту от пережитых манёвров, и пахло над станом кожей, потом, навозом и порохом.
Спустя ещё год мы уже стояли посреди Древнего Рима! Бессмысленно перечислять, но классический театр был забит буквально до отказа, когда давали Аристофана, и блоков сена была целая стена, и гладиаторы бились до настоящей крови целыми часами, и из маленького храма с колоннами выходили весталки, и кого-то провинившегося били плетьми, и настоящий, обнажённый по пояс и рогатый Минотавр в огромных овечьих штанах, прикрывавших искусно сделанные ходули, гонялся в деревянном лабиринте за малышами, и горели факелы, и козы и овцы что-то блеяли в этом хаосе, ещё не направляемом рукой Христа, но уже предчувствующем её... Разве можно забыть когда-нибудь шестидесятилетних, не меньше, дюжих легионеров, прибывших из Италии, выставивших все бессмертные легионы от Первого до Девятого, в тех самых шлемах, с теми самыми гладиусами, спата, пилумами и пугио (древнеримское холодное оружие), искусство владения которыми ощутила добрая половина мира?..
Охватившая всю Европу, часть Азии и даже, кажется, Африку «Битва тысячи мечей 2016 года» предшествовала разбиению фестиваля по тематическим площадкам – уже в 2017-м дружелюбное «Коломенское» перестало быть единым домом для «Времён и эпох», действо рассыпалось по всему городу (тогда – по бульварам и скверам) и могло уже всё, что угодно – Петровскую Россию и Орду, наполеоновские войны и дачную жизнь XIX столетия. В Коломенском же устроили Пограничную Битву у настоящей деревянной крепости на Дальнем Востоке. С тех пор так и пошло – цветение на тридцати и сорока площадках по Москве, не отменяющее главного – аромата отдалённых веков, предельного внимания к деталям, любви ко времени.
Москвич, натыкающийся на великолепный средневековый цеховой парад или восточный невольничий рынок, пост советской милиции 1950-х годов или первое в истории страны трамвайное депо с примкнувшей к нему ретротехникой, не должен удивляться: город жив только тогда, когда хранит память о минувшем, болеет ею, гордится ею и стремится ко всемирной отзывчивости, заповеданной нам вершинами русской мысли о нашем естестве. Философски говоря, никто, кроме реконструкторов и музейщиков, о прошлом у нас не заботится, и мало понадобится времени при их внезапном исчезновении для того, чтобы оно вымылось из любой памяти, кроме затаённой генетической... Вот почему её стоит периодически, если не постоянно, пробуждать от сна ежедневной рутины. Рассказ о России и мире в приложении к историческому и национальному костюму, побуждение людей к знанию о традиции как определяющему понятию о человеке, о его свойствах,– труд благой, не могущий быть по достоинству оценённым в эпоху глобализации, стирающей индивидуальные черты наций и народов.
Концептуально реконструкция, конечно же, – движение протестное, и протестует оно против обезличивания, уничтожения присущих черт любых общностей, что выражает и эстетически, и этически. Мало кто два десятилетия назад мог всерьёз полагать, что самодельные доспехи и оружие, посуда и украшения могут сделаться знаменем протеста против унификации человека, превращения его в чистый потребительский контур, однако для многих и многих самодельные украшения в виде миниатюрных зверей и птиц, растений и узоров стали путём к постижению вселенской гармонии в годы, когда любое искусство как искусность в исполнении чего-либо своими руками стало презрительно считаться чем-то вроде тихого сумасшествия. Если бы вы оказались в этих простых и грубо сколоченных рядах, услышали не просто свист липовых птичек и звон монист, но присмотрелись бы к русским, норманнским, романским узорам на посуде, амуниции, то довольно скоро бы поняли, что руки ваши тянутся к собственному исполнению чего-то подобного. Секрет ярмарочных балаганов, их ловушка состоит в том, что граница между мастером и профаном ощутимо стёрта, и каждый оказывается способен, при минимальных усилиях, на литьё в форму, обтачивание и шлифовку получившейся заготовки. Шедевр оказывается постижимым и достижимым!
Культурологические координаты «Времён и эпох» – всецело традиционалистские, и на платформе фестиваля теперь возможно куда больше, чем прежде можно было подумать: сбор под знамёнами Времени фольклорного и ремесленного движения уже фактически состоялся.
Когда войны перестанут отвлекать людей от самопознания, такие фестивали «проваливания в прошлое» (а может быть, и совсем недавнее прошлое, и даже представляемое будущее) окажутся лучшими стартовыми площадками для применения многих и многих человеческих талантов, развития самых разных навыков – от ковроткачества до металлообработки. Если нас действительно сотворил труд, отчего бы не дать ему более широкую, чем сегодня, дорогу, а не безумно уповать здесь на полностью запрограммированное извне машинное производство, словно на убивающий национальную экономику импорт? Во «Временах и эпохах» подспудно содержится мысль о том, что ни одно благосостояние не вечно, и для человечества абсолютно нормально и терять всё подчистую, и начинать с нуля... Кто знает, сколько раз так уже было?..
Так или иначе – каждому москвичу и гостю столицы я желаю застать выступление реконструкторов, побыть на нём столько, сколько захочется, и запомнить эти минуты не как очередное занятное развлечение или отвлечение, но как увлечение и влечение, намёк на иные пространства и иные судьбы, поэзию не книги, но самой жизни, пронёсшуюся неподалёку и затронувшую в каждом из нас нечто неуловимое, дремлющее и непременно желающее проснуться. С пробуждением родовой памяти человек отпадает от глобализма как неразличения ничего, кроме потребления, и пробуждается для чего-то куда более настоящего, чем даже само настоящее.
Сергей АРУТЮНОВ